Апелляция - Джон Гришэм (2008)

— Тебе приходилось общаться с ним после подачи исков? — спросил Барри.

— Нет. Задело яростно взялись юристы. Помнится, я говорил с Габбардом о Радде, но мы вместе пришли к мудрому решению, что политики не будут вмешиваться в дела судебные. Мы были в этом уверены. Как же мы ошибались!

На пару минут они сосредоточились на еде, но ни одного из них, похоже, она особенно не интересовала.

— Нашего парня зовут Рон Фиск, — сказал Барри, передавая через стол большой конверт из манильской бумаги. — Здесь основные сведения о нем. Кое-какие фотографии, биографические данные, не больше чем на восемь страниц, как ты просил.

— Фиск?

— Да, это он.

Мать Брианны приехала погостить, как делала всегда два раза в год, а в таких случаях Карл настаивал, чтобы они проводили время в Хэмптоне, оставив его в городе одного. Ее мать была на два года моложе Карла и воображала себя еще достаточно красивой для того, чтобы привлечь его внимание. За год он проводил в ее присутствии меньше часа и каждый раз разве что не молился о том, как было бы хорошо, если бы у Брианны были другие гены. Он ненавидел эту женщину. Мать жены-трофея автоматически не становится тешей-трофеем и обычно испытывает чрезмерный интерес к деньгам. Карл ненавидел всех своих тещ. У него вызывала отвращение сама мысль о том, что у него есть теща, если уж на то пошло.

Поэтому в доме было пусто. Пентхаус на Пятой авеню был полностью в его распоряжении. Брианна прихватила с собой Сэдлер Макгрегор, русскую няню, ее ассистента, диетолога, пару служанок и с этим небольшим эскортом направилась на остров, где могла ворваться в их прекрасный дом и издеваться над персоналом, как ей заблагорассудится.

Карл вышел из своего частного лифта, столкнулся лицом к лицу с «Опороченной Имельдой» и тут же выругался, проигнорировал лакея, отпустил остальных слуг и, оставшись наконец в одиночестве в чудесной уединенной спальне, надел пижаму, банный халат и толстые шерстяные носки. Он нашел сигару, налил себе стакан солодового напитка и вышел на маленькую террасу с видом на Пятую авеню и Центральный парк. В воздухе ощущались сырость и дыхание ветра, великолепно.

Райнхарт предупредил его, чтобы он не раскрывал секретов предстоящей кампании.

— Ты ничего не знаешь, — неоднократно повторял он. — Доверься мне. Это моя профессия, и я отлично справляюсь с тем, что делаю.

Но Райнхарт никогда не терял миллиард долларов. Судя по одной газетной статье о Карле, кроме него, еще только шесть человек когда-либо теряли миллиард долларов за один день. Барри никогда не познает всю степень унижения столь стремительного и мучительного краха в этом городе. Друзей найти все сложнее. Его шутки больше никому не кажутся смешными. Некоторые круги светского общества, похоже, начинают становиться недоступными (хотя он знал, что это только временно). Даже его жена стала вести себя более равнодушно, не так ласково, как прежде. Не говоря уже о холодном приеме тех, кто был действительно важен, — банкиров, фондовых менеджеров, инвестиционных гуру, элиты Уолл-стрит.

Его щеки покраснели от ветра, он медленно оглядывал здания, высившиеся вдоль Пятой авеню. Кругом одни миллиардеры. Сочувствовали они ему или радовались его падению? Он знал ответ, потому что сам испытывал дикий восторг, когда оступались другие.

«Смейтесь дальше, ребятки, — сказал он, сделав большой глоток, — Смейтесь, пока у вас не отсохнет язык, потому что я, Карл Трюдо, обзавелся тайным оружием. И зовут его Рон Фиск. Это приятный, легковерный молодой человек, которого я купил (через оффшор) за смешные деньги».