Меня зовут Шейлок - Говард Джейкобсон (2016)

Когда Струлович женился во второй раз, отец снова принял его в лоно народа Израиля. Однако Кей была еврейкой только на толщину ногтей – не то что Струлович, который оставался евреем, даже когда не считал себя таковым. Она преподавала религиоведение в светском колледже – уважение к чужим верованиям, уважение к себе, к своему телу, к окружению. Так уж получилось, что она такая, а они другие. Вот и все. Кей не вздрагивала, когда встречала на улице араба. Не вздрагивала она и при виде хасида. Ее не окружали со всех сторон враждебные последователи чужой веры и фанатичные приверженцы своей. Строго говоря, Кей вообще не исповедовала никакой веры. Струлович, или Струло, как она его называла, тоже – по крайней мере, так он утверждал. И, возможно, был прав. То, что он исповедовал, превосходило по силе любую веру, с которой доводилось сталкиваться Кей, и напоминало скорее безумие, лихорадку. Если бы ей пришлось читать об этом курс, она бы назвала его «иудеофрения».

Курс иудеофрении для студентов второго года обучения.

– Ошибаешься, – говорил Струлович. – Мне просто все равно.

Но даже его безразличие больше напоминало горячку. Он не ходил в синагогу, чтобы не раздражаться, однако все равно раздражался.

– Только посмотри на них! – негодовал Струлович, проезжая мимо синагоги субботним утром. – Пришли в своих чертовых ермолках! Каждую неделю – ходят и ходят! Неужели никогда не забывают? Неужели у них других забот нет?

– Оставь их в покое, – отвечала Кей. – Ты не хочешь ходить в шул[54], они хотят. Это их выбор. Какое тебе дело?

– Совершенно никакого.

– Тогда почему ругаешься?

– Потому что они молятся.

– И что?

– Быть евреем не значит только молиться.

– Для тебя – нет. Для меня – нет. Для них – да.

– «Для меня – нет, для них – да»! – кричал в ответ Струлович. – Кей, это не по-еврейски! Так говорят христиане. Наш народ ценит А больше, чем Б, потому что А верно, а Б ложно. Вот что называется этикой. Вот чем мы славимся. «Для меня – нет, значит, для них тоже нет!»

– Струло, почему тебя так волнует, что по-еврейски, а что нет?

– Ни капельки не волнует. Плевать я хотел на всех евреев вместе взятых.

На следующий день он швырял в мусорную корзину выпуск «Гардиан» и кричал, что евреи на грани уничтожения, а виной тому – газета «Гардиан».

В ответ Кей удивлялась, почему он не уехал в Израиль и не вступил в Международную организацию по сотрудничеству в увековечивании и изучении Холокоста.

– Израиль? При чем тут Израиль?

– Я думала, ты сионист.

– Я? Сионист? Ты с ума сошла!

– Тогда зачем сжигать «Гардиан»?

– Я не сжигаю, а выбрасываю. Странно, что ты сказала «сжигать». Оговорка по Фрейду. Тебе вспомнились крематории. Вот что делает чтение «Гардиан».

– С чего бы мне вспоминать о крематориях, читая «Гардиан»?

– Эта газета ненавидит Израиль, а Израиль – единственное место, где можно будет спастись, когда снова заработают крематории.

– Так ты все-таки сионист!

– Только когда читаю «Гардиан».

А затем появилась Беатрис. Беатрис – дитя их зрелых лет, поздний дар Божий, по выражению самого Струловича. Как Исаак, что чудесным образом родился у смеющейся, неверящей Сары. Исаак – смех. Беатрис – радость.

– Господи, Струло! – восклицала Кей. – Ты говоришь так, будто нам обоим перевалило за сотню. Давай не будем вмешивать сюда Бога.

Но все же согласилась назвать дочку Беатрис.

Беременность была непростая, а роды тяжелые. Струлович видел, что они отняли у жены все силы, которые она так до конца и не восстановила. Поэтому, решил он, ответственность за дочь ляжет на него: он должен проследить, чтобы Беатрис не сбилась с пути истинного и исполнила то высшее предназначение, которое он увидел в ее рождении.