Меня зовут Шейлок - Говард Джейкобсон (2016)

В этом смысле разница между Грейтаном и Барнаби – хотя в случае первого чувство долга незаметно перетекало в любовь, а в случае второго любовь столь же незаметно перетекала в чувство долга – казалась не так уж велика. Барнаби больше повезло с семьей, он получил сносное образование, но не был одарен ничем, кроме мальчишеской привлекательности, которая в глазах д’Антона служила внешним проявлением внутренней, душевной прелести – прелести, нуждающейся в помощи в нашем несправедливом мире, где невинные падают жертвой чужой беспринципности. Грейтан познал такую жестокость, какой Барнаби никогда бы не вынес, не получил образования и не мог считаться привлекательным даже с натяжкой, зато обладал достаточными навыками, чтобы зарабатывать на жизнь физическим трудом. С виду Грейтан не принадлежал к тем, кто мог бы вызвать сочувствие д’Антона. Но копни чуть глубже, и становился виден одинокий, несчастный мальчик. Отсюда все эти глупые выходки вроде нацистского приветствия. Крик о помощи д’Антон не спутал бы ни с чем. А когда к этому крику о помощи присоединился сначала один дорогой друг, потом второй, ему не осталось ничего иного, как считать Грейтана одним из достойных. Недаром он объявил Плюрабель, а затем и доказал на деле, отыскав для футболиста девочку-еврейку, что ради Грейтана готов на все. Фразу эту он произнес машинально – ничего конкретного она не значила. Однако когда Грейтан понурил свою обычно мужественно поднятую голову и объявил, что попал в переделку, д’Антон понял: представляется случай пожертвовать собой – своим временем, силами, влиянием, а возможно, и кошельком.

– Прежде всего, тебе нужно немного развеяться, – объявил д’Антон. – Вечером я ужинаю с Барнаби и парочкой его школьных приятелей, которые приехали посмотреть какой-то матч.

– Наверняка не «Графство Стокпорт» – «Колвин-Бей», – уныло заметил Грейтан. Даже собственная карьера потеряла для него всякое очарование.

– По-моему, речь шла о регби, – ответил д’Антон. – В любом случае будет весело.

Слово «весело» настолько выбивалось из его лексикона, что и Грейтан удивился – все равно что услышал богохульство из уст служителя церкви.

– Боюсь, я не в том настроении, – сказал он.

– Брось! Почему бы тебе не поужинать с нами? А потом мы с тобой поговорим с глазу на глаз.

Грейтан колебался. Беатрис наверняка ждет, что эту ночь он проведет вместе с ней…

– Если ты занят… – начал д’Антон.

– Нет-нет, освобожусь, – перебил Грейтан, хотя понятия не имел, как это сделать.

По странному стечению обстоятельств в тот вечер д’Антону предстояло разобраться сразу с двумя переделками, поэтому он предложил Барнаби – а во вторую попал именно он – встретиться в ресторане немного раньше назначенного срока.

– Рассказывай, – произнес он.

Барнаби молча указал на свою левую руку.

Д’Антон непонимающе пожал плечами.

– Не замечаешь, что чего-то недостает? – спросил Барнаби.

Д’Антон пригляделся.

– По-моему, все пальцы на месте.

– Взгляни на безымянный.

– Тоже на месте.

– Палец-то на месте, а вот кольцо – нет.

– О… Неужели то самое кольцо?..

– Да. То самое, которое купила мне Плюри.

– Ты что, его потерял?

Барнаби состроил гримаску, при виде которой у д’Антона всякий раз сжималось сердце – гримаску маленького мальчика, которому не к кому бежать за утешением.

– Не то чтобы потерял…

– Отдал шлюхе?

– Разумеется, нет! Не только не отдал, но даже не забыл у шлюхи.

Д’Антон видел, что Барнаби ждет похвалы за столь высоконравственное поведение.

– В любом случае не мое дело, кому ты его отдал.

– Почему ты так боишься, что я его отдал?

– Боюсь? Кто тебе сказал, что я боюсь?

– В смысле, боишься за Плюри, – поправился Барнаби, спрашивая себя, не переоценил ли ревнивость д’Антона.

Д’Антон заглянул в томные глаза друга.

– А у меня есть повод за нее бояться?