«Елки-моталки! Да ведь у них же старики во время эпидемии вымерли! Возможно Треска и вообще в своем Оленьем Спуске… или Подъеме самым старшим остался! А может быть, если его род в нескольких селениях живет, то он тут что-то вроде главы местного Совета Старейшин? То-то такую крутизну из себя изобразил, что все остальные ему подчинились! Так, а что Елисею-то ответить? На Нинею сослаться или про прадеда объяснить? А вот нефиг! Раз уж ситуация так удачно повернулось, надо пользоваться!».

— А ты, значит, не понял?

— Виноват, господин сотник!

— Да перестань ты! Садись-ка, вот, и слушай, да не просто слушай, а так, чтобы остальным ребятам объяснить мог… будут же спрашивать.

— Но разговоры старших, даже если услышишь…

— Я разрешаю… даже приказываю! Расскажешь все, что запомнил, а объяснение такое: мы теперь не просто мальчишки сопливые, а молодые воины, стоящие на защите Погорынья. Вежество, конечно же, нарушать нельзя… но ты и видел, что я от обычаев пращуров ни на шаг не отступил, однако и себя тоже правильно понимать надо. Место наше среди народа Погорынского стало уже иным, но не само по себе, а оттого, что мы на стезю воинскую встали и на первых шагах не обгадились. Честь, конечно, великая, но и плата за эту честь высока: пролитая кровь, отказ от добычи, возможный гнев воеводы, нелюбовь взрослых ратников. Понял?

— Так точно… то есть, нет…

— Ну, хорошо, вспоминай: как разговор шел? Сначала меня, как бы не замечали, а с Прокопием и Дорофеем, говорили, как с равными. Так?

— Ага! Но так же и должно по обычаю…

— Правильно: Треска, Брезг, Прокопий и Дорофей, а я отдельно. А потом: Треска, Брезг и я, а Прокопий и Дорофей отдельно. Почему?

— Ты как-то так устроил…

— Жизнь устроила, Елисей, жизнь! Я только дождался, когда это устройство явным сделается! Сначала для Трески и Брезга в горнице были четыре зрелых мужа и непонятные мальчишки, которые не по возрасту величаются. Но потом-то я и Дорофей Треске и Брезгу совершенно разные вещи сказали! Не заметил?

— Н-нет… Дорофей, вроде бы ничего такого… — Елисей напрягся, припоминая. — Он старшим только про тебя рассказывал.

— Это уже потом! — Мишка демонстративно отмахнулся, как от совершенного пустяка. — Дорофей с самого начала Треску и Брезга напугал и обидел.

— Напугал? — Елисей непритворно удивился.

— Ну конечно! Ты сам подумай: если воины отбивают у ворога пленников, то что с пленниками делается?

— Это, смотря, какие воины и какие пленники! Если своих отбивают… — Елисей замолчал и уставился на Мишку расширенными глазами. — Это что же, господин сотник, мы их… как куньевских могли?

— Похолопить? — Мишка взглянул Елисею в глаза и утвердительно кивнул. — Да, могли! И Дорофей их этим попрекнул! Не впрямую, намеком, но попрекнул. А они все поняли! И тут я им сказал, что имущество возвращаю.

— Значит, холопить не будем! — догадался Елисей.

— Да, правильно мыслишь, но дело не только в этом! Ты же сам сказал: «Если своих отбивают…». Вот так и получилось, что мы сразу же стали для Трески и Брезга своими, а Дорофей чужим! А еще я им объяснил, что делаю это не просто по доброй воле, а потому, что это моя обязанность — обязанность воеводы боярыни Гредиславы Всеславны. Ну а с Прокопием и совсем все просто — ему-то я ничего про имущество не сказал! Треска с Брезгом уже успокоились — холопить не станут, достояние вернут — можно и о высоком побеседовать, а Прокопию-то не до того, вот он из разговора и выпал, даже мешать стал. Вот так все и получилось: выслушали, согласились и даже похвалили.

— Ловко!

— Не ловко, а тяжко! Ничего, Елисей, просто так не бывает, за все своя цена платится.

— Господин воевода осерчает?

— Это потом, а сейчас… как ты думаешь, чем сейчас урядники Яков, Филипп и Степан заняты? То есть, Степана-то мы спать отправили, вместо него урядник Федор… ну, ты понял. Так ем они сейчас заняты?

— Ну… не знаю… ты им приказал что-то?