Богам божье, людям людское - Красницкий Евгений Сергеевич (2010)

Корней и Федор впились глазами в Алексея, а Осьма несколько раз перебросил цепкий взгляд с бояр на бывшего Рудного Воеводу и обратно. О чем конкретно идет речь ему было неизвестно, но услышав о родстве Корнея с одним из Рюриковичей он сразу же насторожился — игры, похоже, намечались очень серьезные, примерно такие, из-за которых ему и пришлось прятаться в Погорынской глухомани от Юрия Суздальского.

— Беду я за собой не притащил, — продолжал Алексей — если кто и мог бы меня искать, то только Переяславский князь Ярополк, да и то, навряд ли. Но Ярополк считает меня мертвым — друзья мои позаботились, пустили слушок и даже кое-какие доказательства подкинули. То же, что я в бытность Рудным Воеводой натворил, мне прощено, если было что прощать — я после того в княжьей службе был в достоинстве сотника рубежной стражи.

Вы же, бояре, беду можете накликать великую, и на себя, и на всех нас, и на Вячеслава Клецкого, потому что, как я понимаю, боитесь только одного — как бы князь Вячко на посулы Бориса Полоцкого не купился. Я же, уж не гневайтесь, беду гораздо большую предвижу, о которой вы даже и не задумываетесь.

Алексей умолк, и, неожиданно, заговорщицки подмигнул Осьме, словно говоря: «Мы-то с тобой все понимаем, а бояре-то наши только вид грозный делают, а сами ни в зуб ногой». Осьма, чувствуя знакомый холодок опасности в сочетании с азартом прожженного игрока, соскучившегося по любимому развлечению, тут же подыграл — скорчил хитрую физиономию и слегка развел ладони в стороны: «Что ж поделаешь, коли «старшие товарищи» рулят не туда, куда надо?».

— Гр-р-ха! — Федор громогласно прочистил горло, но ничего не сказал, лишь зло зыркнул на Осьму, мгновенно напустившего на себя ненатурально благопристойный вид.

— Кхе! Слыхал, Федь? Я же… э-э… говорю: «Плохих не держим»! Да чего ты ощетинился-то? Окаяли, награда за голову… да я за Леху, как за самого себя…

— Погодь, Кирюха, не окаяли, так и ладно. Ну-ка, «сотник порубежный», о какой ты там гораздо большей беде, про которую мы и не догадываемся, толковал? Или же для красного словца брякнул?

— Не с девками балагурю, чтобы «брякать», боярин! — чуть резче, чем следовало бы, отозвался Алексей. — Попробуйте-ка поставить себя на место князя Вячка. О намерениях полоцких князей, если к нему с посулами подъезжали, он догадывается не хуже нас. Не дурак, наверно — воспитание княжье получил, при иноземных дворах с отцом обретался. Ведь не дурак, а, батюшка?

— Ну, в юности глупцом не выглядел, а сейчас… такие беды, какие на него свалились, многим мудрости не по годам добавляют, хотя и озлобляют тоже. Могут, конечно и сломать, но у Вячка корни крепкие и характер дедов — великокняжеский. Ты, Леха, кончай крутить, говори, что собирался!

— Значит, о намерениях полоцких князей князь Вячко знает или догадывается. — Продолжил Алексей. — Знает он так же и о том, что князь Вячеслав Владимирович на Туровском столе еще толком и не уселся. К тому же, земли, что севернее Припяти, Туров особо крепко никогда и не держал — слишком долго в Турове настоящих князей не было, всем из Киева заправляли.

— Ну и что? — перебил Федор. — Без тебя знаем, что тут и как. Дело говори!

Алексей отреагировал на раздраженный тон погостного боярина лишь едва заметной улыбкой и еще одним взглядом в сторону Осьмы. Федора от этого переглядывания аж передернуло.

— Я сказал: дело говори! — повысил Федор голос. — А ты… — Боярин резко развернулся в сторону Осьмы.

— Осьма! Хватит рожи корчить! — подключился Корней. — А ты, Леха, не тяни, слушать тошно!