Богам божье, людям людское - Красницкий Евгений Сергеевич (2010)

— Не те это оговорки, Аниська, не те! И никто меня в Осьмухе не приставлял, он и сам ни полсловечка лишнего не скажет. А если вдруг как бы оговаривался, да сам себя обрывал на полуслове, то это он от других мыслей нас отвлекал.

— Мудрено что-то ты сказываешь… как это «отвлекал»?

— А вот так!

Алексей махнул перед лицом Анисима правой рукой, словно ловил на лету муху, потом сложил ладони вместе, подул на них и раскрыл. На ладонях лежало кольцо от уздечки. Анисим округлил глаза.

— А… ты как это?

— Очень просто, ты же сам все видел: взял кольцо из воздуха. Тут только одна хитрость: не забыть на ладони подуть.

— Колдовство?

— Эх, Аниська, Аниська… колдовство. Да скоморохи еще и не такое показывают, что, не видал никогда?

— Не-а. Так не колдовство?

— Ох, ну что с вами делать будешь? Зрелые мужи, а как дети! Смотри: вот я держу в левой руке кольцо. Видишь?

— Ага…

— Но держу так, чтобы незаметно было, а правой рукой у тебя перед носом вожу — внимание отвлекаю. Ты на левую руку и не глядишь. Потом складываю ладони вместе, и кольцо оказывается между ними. Потом раскрываю ладони и… у тебя глаза выпучиваются! Понял?

— Хитро! Надо бы запомнить, дочек повеселю!

— Повесели, повесели… вот так и Осьма!

— Что Осьма? — озадаченно спросил Анисим.

— Ты уже забыл, с чего разговор начался?

— Нет, помню, только кольцо-то тут причем?

— М-да, Аниська, не зря тебя Настена… Я тебя отвлекал от руки, в которой кольцо держал?

— Отвлекал.

— Так и Осьма нас своими оговорками, якобы случайными, отвлекал от мыслей, по которым разговор краем скользнул. Ты варежку раззявил на оговорку, значит, от той мысли, которую Осьма скрыть хотел, отвлекся. Вот и все!

— Так что же, выходит, что ни одному его слову верить нельзя? Обведет, обманет?

— И в чем же он тебя обманул?

— Ну… не знаю. Но обманул же?!

— Не знает он! А такую пословицу слыхал: «Не хочешь, чтобы врали — не спрашивай»? Ты что, поп, чтобы перед тобой исповедоваться?

— Нет, но как-то нехорошо…

— Не хорошо в чужие дела нос совать! Прищемить могут, а то и оторвать… вместе с башкой.

— Это верно…

Некоторое время ехали молча. Алексей искоса посматривал на бывшего десятника, а тот молчал, углубившись в какие-то свои мысли. Наконец, когда впереди уже показались дома Нинеиной веси, Анисим, неожиданно робким голосом, попросил:

— Леха, ты это… не оставляй меня с волхвой одного… боязно как-то…

— Ну что ж вы, как дети малые? Один мошкары боится, другой… Видал я всяких кудесников! Вон, у половцев колдуны — глядеть страшно. Вид страхолюдный, амулетами с ног до головы увешан, завывает, аки зверь лютый, а ближе посмотришь — человек, как человек: кровь, как у всех, смерти боится, как все, и помирает тоже, как все. Нет, волхва, конечно мудра и умениями многими владеет… даже и вообразить-то, что ей ведомо и доступно, простому человеку невозможно, но человечину-то не ест, кровь не пьет. Ты, кстати, ее боярыней Гредиславой Всеславной величай. Что еще?.. Не крестись при ней, по старине вежество блюди, да ты и сам понимать должен…

Бурей и Сучок

Эй, кто-нибудь!!! Ох… Эй… Всех убью, один останусь… Эй!!! Ох… Против обыкновения, никто не нес Бурею рассола, никто вообще не являлся на его крик! При тех порядках, которые завел у себя в доме обозный старшина, это было чем-то, вроде начала конца света и совершенно не укладывалось в голове, тем более в голове, трещавшей с похмелья.

— Да что ж такое-то? Ох… Эй!!! Ох… Уй… Поубиваю… и сам убьюсь…

Со двора доносились звуки какой-то суматохи, потом, словно по покойнику, запричитал женский голос. Бурей прислушался… нет, вроде бы не по покойнику… но причитает… Собака еще гавкает… как-то непонятно гавкает…

— Гр-рр… Ох… С-сучок, зараза… Мелкий, мелкий, а пьет… как будто насквозь через него протекает…