Ассегай - Уилбур Смит (2009)

— Не промахнусь, — прошептал Кермит, поднимая «винчестер», и Леон с беспокойством отметил, что руки у него дрожат.

Охотничья лихорадка! Симптомы неконтролируемого возбуждения видны невооруженным глазом. Такое нередко случается с новичками, когда они в первый раз сталкиваются с крупным, опасным зверем. Еще раз предупредить американца Леон не успел. «Винчестер» грохнул, и ствол подпрыгнул. Пуля ударила в горб здоровенного быка у края озера и, пройдя навылет, попала в огузок стоявшей за ним коровы. От сильной отдачи Кермит потерял равновесие и не смог оценить эффективность своего выстрела. Не дожидаясь, пока он придет в себя, Леон дважды, не отрывая «джеффрис» от плеча, спустил курок. Первая пуля свалила раненого быка, попав ровно под роговой нарост, вторая угодила в раненую буйволицу, когда та уже выбиралась на берег, и вошла в основание черепа в месте его соединения с позвоночником. Животное рухнуло, зарывшись носом в белый песок, и замерло.

Слева от Леона Хенни, словно соперничая в скорострельности с пулеметом, посылал пулю за пулей в толпящееся, охваченное паникой стадо, и каждый его выстрел достигал цели. Кермит, оправившись, увидел, что бык и корова, в которых он попал, мертвы, и испустил истошный ковбойский вопль:

— Йййееее-ха! Одной пулей двоих!

Американец снова вскинул ружье.

— Хватит! — крикнул Леон. — Не стреляй.

Кермит как будто и не слышал. «Винчестер» снова бабахнул. Леон повернулся, готовясь добить животное, если оно только ранено, но на этот раз новичок не промазал — еще один буйвол завалился на склоне.

— Хватит! Прекратить огонь! — скомандовал Леон и, схватив «винчестер» за ствол, заставил американца опустить оружие.

Между тем обезумевшее стадо вырвалось наконец из западни и, поднявшись на берег, устремилось в буш. В высохшем русле осталось девять убитых буйволов.

Кермита все еще била нервная дрожь.

— А, черт! — выдохнул он. — Ей-богу, это было здорово. Двумя выстрелами трех буйволов! Можно сказать, рекорд.

Парень так радовался, что Леон не нашел в себе сил вернуть его на землю и испортить праздник. Он лишь рассмеялся.

— Молодчина, Кермит! — Он толкнул американца в плечо. — Отличный выстрел. Ничего подобного я еще не видел.

Кермит хохотнул. В тот момент Леон и подумать не мог, что эта маленькая невинная ложь навсегда изменила его жизнь.

* * *

Пока снимали шкуры, пока потрошили и разделывали туши, наступили сумерки. Езда по ночным проселкам, усеянным старыми пнями и норами муравьедов, — дело опасное, а потому, чтобы не рисковать подвеской, решили заночевать на берегу. Ишмаэль приготовил на ужин свежие бычьи языки, после чего все уселись у костра, потягивая кофе и слушая противный визг гиен, собравшихся на запах крови. Хенни, порывшись в рюкзаке, достал бутылку и, вытащив пробку, предложил Кермиту, который проверил содержимое в свете костра. Бутылка была наполовину заполнена светло-коричневой жидкостью.

— Президент не разрешает распивать в лагере крепкие напитки. Я целый месяц ничего стоящего не пробовал. А это что за отрава? — поинтересовался американец.

— Моя тетушка в Малмсбери делает его из персиков. Называется мампойр. От него у тебя шерсть на груди дыбом встанет.

Кермит приложился к горлышку, глотнул, и глаза у него полезли на лоб.

— Не знаю, как его твоя тетушка называет, но, по-моему, это стопроцентный бурбон. — Он вытер рот и передал бутылку Леону. — Зарядись, приятель.

Успех еще пьянил американца, и Леон уже не сожалел, что позволил ему записать на свой счет двух буйволов. Бутылка дважды прошла по кругу. Градус настроения у всех троих заметно повысился.

— Так ты, Хенни, из Южной Африки? — спросил Кермит. — И в войну там был?

Хенни задумался, но ответил:

— Ja, был.

— У нас, в Штатах, о ней много писали. В газетах вашу войну сравнивали с нашей, против Юга. Та же жестокость, озлобление.

— И не только. Было и кое-что похуже.