Когда пируют львы - Уилбур Смит (1964, 1966)

И Гарри оказался в ее теплой постели, когда вино еще немного кружило ей голову, и в своей ранней беременности она была особенно горяча. В общем, все должно было сложиться просто чудесно.

Теперь Анна проявляла нетерпение, готовность взять на себя ведущую роль; она протянула руку и вдруг удивленно застыла, не веря самой себе. Там, где она ждала нечто нахально твердое и мужское, ее ждало нечто вялое и весьма сомнительное.

Анна разразилась громким смехом. Выстрел из ружья не ранил его столь больно, как этот смех.

– Вылезай давай, – с трудом проговорила она сквозь этот безжалостный смех. – Топай к себе.

25

К моменту возвращения в Теунис-Крааль Анна с Гарриком являлись мужем и женой уже два полных месяца. Гипс с руки Гаррика был давно снят – это сделал еще врач Питера Хьюго.

Они поехали по окружной дороге, в объезд города, пересекли мост через Бабуинов ручей. Подъехав к спуску, Гаррик остановил лошадей. Отсюда супруги посмотрели вниз, на свою ферму.

– Не понимаю, зачем мама переехала в город, – сказал Гаррик. – Совсем не надо было этого делать. В Теунис-Краале всем хватило бы места.

Сидя рядом, Анна удовлетворенно молчала. Когда они поженились, Гаррик сразу послал из Порт-Наталя телеграмму матери, извещая ее о событии, и Ада ответила письмом. Прочитав его, Анна облегченно вздохнула. Как ни была она молода, но женским чутьем давно поняла, что Ада ее не любит. Да, конечно, при встрече она была вполне мила и приветлива, но уж очень смущали Анну ее большие черные глаза. Они смотрели вглубь, многое видели и понимали все, что Анне хотелось бы скрыть.

– Как только получится, обязательно съездим к ней в гости. Она должна вернуться на ферму, в конце концов, Теунис-Крааль и ее дом тоже, – продолжал Гаррик.

Анна слегка поерзала на сиденье. «Пускай сидит в своем Ледибурге, пусть хоть сгниет там», – подумала она, но вслух сказала совсем другое.

– Теунис-Крааль теперь твой, Гаррик, а я твоя жена, – кротко проговорила она. – Твоя мачеха понимает, что для нас лучше. – Анна коснулась его руки и улыбнулась. – Впрочем, поговорим об этом лучше в другой раз. Поехали скорей, я очень устала в дороге.

Гаррик сразу забеспокоился:

– Конечно, дорогая, прости меня, пожалуйста. Как это я не подумал?

Он коснулся хлыстом лошадей, и они стали спускаться к усадьбе.

На зеленых газонах Теунис-Крааля цвели канны, красные, розовые и желтые.

«Как красиво, – подумала Анна, – и это теперь мое. Теперь я богата».

Коляска подъезжала по дорожке к дому, и Анна любовалась остроконечной крышей, тяжелыми желтыми деревянными ставнями на окнах.

В тени веранды стоял какой-то мужчина. Анна с Гарриком одновременно заметили его. Высокий, косая сажень в плечах, такой и в дверь не пролезет. Он вышел из тени на яркое солнце и спустился по ступенькам веранды. Оба сразу узнали все ту же ослепительную белозубую улыбку на загорелом лице.

– Шон, – прошептала Анна.

26

В первый раз Шон обратил на него внимание, когда они остановились напоить лошадей. Накануне в полдень они покинули колонну Челмсфорда, чтобы провести разведку в северо-восточном направлении. Отряд был совсем маленький: четверо белых всадников и с полдюжины дружественных местных из племени нонгаи, обитавшего в районе Наталя.

Он взял из рук Шона поводья:

– Давай подержу, а ты тоже попей.

Голос был звучный, это еще больше заинтересовало Шона. Он присмотрелся внимательней, и лицо этого человека сразу ему понравилось. Белки глаз без желтизны, нос скорее арабский, чем негроидный. Кожа цвета темного янтаря блестит, словно маслом смазанная.

Шон кивнул. В зулусском языке нет слова «спасибо», как нет и слова «извини».