Ведьмы. Запретная магия - Луиза Морган (2017)

Странное выражение – то ли удивление, то ли грусть – промелькнуло в глазах Нанетт.

– Любовь – это особый вид магии, Урсула, и она весьма своеобразна. Я молила Богиню о ней, и она ниспослала мне ее.

– Однако спустя столько времени…

Нанетт выпустила руку дочери и потянулась за пучком розмарина.

– Я могла бы попросить Богиню отнять у меня магию, но не сделала этого. И да, он все еще в моих мыслях. Иногда я томлюсь по нему. Я не настолько стара, чтобы не хотеть близости с мужчиной.

– Но ведь есть и другие мужчины.

Нанетт подняла нож и отрезала часть бечевки.

– Не для меня. Pour moi, jamais[40].

Она продолжила свое занятие, старательно обматывая веточки розмарина бечевкой. Нельзя сказать наверняка, но Урсуле показалось, что глаза матери заблестели, и это ее удивило. Могло ли воспоминание о Майкле Килдаффе вызвать слезы спустя семнадцать лет?

Нанетт вздохнула и отложила пучок розмарина в сторону.

– Теперь ты понимаешь, почему Флеретт хотела, чтобы ты знала.

– Не совсем.

– Магия дорого обходится нам. – Нанетт связывала веточки, не поднимая головы. – Если будешь колдовать, за это придется расплачиваться.

Урсула сжала губы. Рассказ о Майкле Килдаффе оказался захватывающим, и она была рада услышать его. Ей было жаль мать, которая тосковала по тому, кого не видела так долго. По человеку, с которым провела всего одну ночь. Она понимала, что восемнадцатилетняя Нанетт отчаянно влюбилась и никогда не переставала любить.

И все-таки в глазах Урсулы это не было чем-то колдовским. И сама она, конечно, не поддалась бы таким чувствам.

5

Урсуле шел двадцать первый год, когда женщины стали умирать. Началось все с Луизетт.

Как полагала Урсула, это было вполне логично, поскольку Луизетт была старшей из сестер Оршьер. Но она казалась бессмертной – охраняющая всех подобно одной из гранитных башен на вершине горы, серая и морщинистая, твердо стоящая на земле, словно ей невозможно было проститься с жизнью, как обычным людям, и она не могла рухнуть, как срубленное дерево. Впрочем, паралич и апоплексический удар унесли ее в одно мгновение.

Нанетт пыталась убедить остальных, что это было счастьем для Луизетт, ведь она не перенесла бы состояния инвалидности, однако они были безутешны. Казалось, сестры усохли и съежились после этой смерти, как будто возраст забывал о них, а теперь внезапно овладел всеми. Спины их сгорбились, глаза потускнели, крепкие жилистые руки поддались старческой дрожи. Они передвигались по Орчард-фарм как тени, с каждым днем увядающие все сильнее, и по очереди последовали за Луизетт, словно так было предопределено свыше.

Анн-Мари умерла во сне во время зимней ночной бури за несколько дней до Йоля. Флоранс обнаружила ее мертвой в постели и издала пронзительный вопль, как будто никогда прежде не видела смерти. На ее крики в спальню сбежался весь дом, и женщины принялись рыдать все вместе. Урсула топталась в дверях, сожалея, что не знает способа их утешить.

Хотя Нанетт, как обычно, собрала травы, свечи и соль для Йоля, Изабель и близняшки отказались взбираться на холм. Урсула, видя переживания матери из-за отступления от традиции, предложила нести мешок, который приготовила Нанетт. Они совершили бдение сами, только вдвоем. Тусклый магический кристалл бабушки, казалось, отражал горе потери, охватившее все семейство, о чем свидетельствовало даже отсутствие пламени свечи в нем.

– Возможно, я сделала что-то не так, – печалилась Нанетт.

– Не думаю, что ты сможешь узнать это, маман. В любом случае ничего не произойдет.

Нанетт, держа маленькую солонку в руке, повернулась и взглянула на Урсулу с явной обидой:

– Как ты можешь такое говорить?

– Ну, я не… – Урсула прикусила губу. Она не хотела напоминать матери о своем неверии. Она знала, что колдовство утешало ее.

– В чем дело? – Нанетт потребовала ее ответа.