Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли (2015)

Я раскрыла объятья, Питер шагнул вперед, и мы прижались друг к другу. Неподвижная сцена, венчающая этот ночной кошмар, – два человека, пытающиеся защитить друг друга. С единственным нюансом: я была практически голая, если не считать тонкого шелка моей сорочки, отделяющего меня от него. Мне бы отодвинуться, но вместо этого я лишь крепче прижалась к нему и начала гладить его по спине. Я подняла голову. Глаза его были закрыты, и я чувствовала каждый его вздох.

– Питер, – прошептала я. – Питер, все хорошо. Вы здесь. Вы спасены. Все в порядке.

Он открыл глаза и посмотрел на меня.

– Я здесь? Даже не верится. – Он отступил. – Странно, все время в Левене и по дороге, когда солдаты избивали меня, я представлял себя с вами. И вот теперь я тут. – Он коснулся моего плеча. – Ох, Нора, простите меня.

– Не нужно извиняться. Я рада, что вы пришли.

Но он показал вниз, и я увидела, что он испачкал кровью мою сорочку. Питер шагнул к стулу, но я взяла его за руку и повела к кровати. Он тяжело упал на нее.

– Я не спал несколько дней, – тихо сказал он и попытался сесть. – Не хочу пачкать вам белье своей кровью.

– Ох, ради бога, – успокоила его я. – Дайте-ка я посмотрю.

Я расстегнула его рубашку. Грудь его была забинтована марлевой повязкой, но кровь сочилась сквозь нее.

– Сейчас мы это заменим, – сказала я, поражаясь сама себе.

Господи, ну что мне известно о ранах? Я аккуратно размотала окровавленные бинты.

– Клинок не проткнул мне грудь, – пояснил Питер, – а просто порезал. Рана, думаю, уже начала бы заживать, если бы…

– Тс-с-с-с, – остановила я его.

Мама говорила, что вода и мыло никогда не сделают хуже. Помню, как она лечила моих братьев после того, как их банда Хикори подралась с парнями из Канаривиля. Поэтому я взяла свое розовое глицериновое мыло, горячую воду, тряпку и начала промокать порезы на его груди. Питер расслабился и взял меня за руку.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось прижать его ладонь к своему сердцу. Но он отпустил меня и снова закрыл глаза.

– Мне нужно одеться, – вспомнила я.

Через пару минут я, уже в платье и затянутая в корсет, забинтовывала ему грудь полосками ткани, оторванными от скатерти со стола.

– Вам нужно поспать, – сказала я ему.

Питер кивнул.

– Но можно мне сперва чашку чая?

– О да, конечно. Простите.

Разумеется, ему хотелось чая и, наверное, поесть.

– Вы голодны?

Он улыбнулся.

– Уже несколько дней.

Слава богу, дома у меня было полбагета, кусок сыра и несколько яблок. Я приготовила Питеру чай, себе – кофе и отнесла ему поднос. Глаза Питера были закрыты, и казалось, что он уже спит. Но нет, он сел, взял чашку и отхлебнул из нее.

– С молоком и одной ложечкой сахара, – сказала я. – Все как вы любите.

Он улыбнулся.

– Я рисовал себе картину, как мы с вами ужинаем здесь. Помните тот вечер в канун Рождества, когда я провожал вас домой?

– Помню.

– Я тогда стоял внизу и ждал, когда у вас загорится свет, чтобы узнать, какие из этих окон ваши. И жалел, что у меня не хватило смелости подняться вместе с вами. Я боялся, что это шокирует вас, что вы обидитесь. Как уважающая себя женщина.

– Если бы вы только знали… – тихо выдохнула я, но он, похоже, не слышал. Унесся куда-то со своими феями, как сказала бы бабушка Онора.

– Поешьте, Питер, – сказала я, протягивая ему хлеб с сыром, и он послушно начал есть.

– Скоро уже откроются магазины, и тогда я принесу настоящей еды, – продолжила я.

– Нет, не уходите. Боюсь, что если я засну, то опять увижу весь тот кошмар. Пламя…

Он умолк.

– Хотите рассказать? – спросила я. – Вы не обязаны этого делать.

– Прошу вас, – сказал он и взял меня за руку.

Я присела на край кровати.