Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли (2015)

Слова Йетса расходились по залу, словно круги по воде от камешка, брошенного с «озерного острова Иннисфри»[202]. Подходящая аудитория для такого обращения. Последнего на этом слете.

Мы находились в библиотеке Ирландского колледжа, где я впервые узнала от Питера, «что чувствует сердце», выражаясь словами Джеймса Джойса, которого, кстати, на слете не было.

Когда я вошла в комнату, Йейтс приветственно поднял один палец, а потом одними губами спросил: «Мод?» Я покачала головой и пожала плечами. Я так и не видела ее, но она могла специально не прийти на выступление Йейтса, поскольку поэт встал на сторону Майкла Коллинза и правительства против де Валера и республиканцев. Сейчас аудитория, разделившаяся по этому же принципу, смотрела прямо перед собой, и каждый, избегая взглядов оппонентов, думал: «Лучшие – это про нас, худшие – про них». После нескольких дней, переполненных разговорами, единство Слета ирландской нации разлетелось в щепки.

– Я написал эти стихи, – пояснил Йейтс во вступительном слове, – когда Мировая война заканчивалась, а Россию, словно кровавым приливом, захлестнула революция. История уже не раз преподавала печальный урок: за слишком большими ожиданиями зачастую следует разгул террора. Урок, на который, похоже, обречена и наша Ирландия. Я взываю к вам, чтобы вы все задумались о возможных последствиях.

Он прочистил горло и пригладил волосы. Сейчас он был уже совершенно седой, но, став отцом, почему-то выглядел лучше – как-то крепче и солиднее. Думаю, это обстоятельство меняет мужчин.

Он был уверен в себе и не похож на того человека, который выкрикивал свои стихи навстречу ветру на пустынном берегу в Нормандии. «Все изменилось, изменилось полностью» – эти его слова до сих пор звучали у меня в ушах.

– Я назвал эту поэму «Второе пришествие».

Начало странное:

– Спиралью ввысь, все шире и все выше

Сокол кружит, сокольника не слыша.

«Интересно, откуда он взял этот образ?» – подумала я. И водятся ли вообще соколы в Ирландии? Может, он представлял себя шейхом пустыни, которым был в одной из своих прошлых жизней, о чем рассказывал Мод? Но понять следующие строчки уже было нетрудно.

– Что было цельным,

Рушится на части.

Вот это была правда.

Тут я услышала, как открывается дверь. Вошедшие де Валера и Шон остановились сзади. И де Валера, и Майкл Коллинз когда-то находились в центре борьбы ирландцев, но центр этот не устоял. И теперь они сражались друг с другом.

Йетс продолжал, повествуя нам, что «на мир напало сущее безвластье, напал прилив кровавый». Он поднял глаза на де Валера. Но, конечно, для Ирландии еще не все было потеряно, еще не слишком поздно. Ирландия не может быть уничтожена в конфликте вроде тех, что рвут на части Россию или стерли с лица земли целое поколение молодых людей в Европе.

Йейтс сказал, что в этом кровавом приливе «повсюду тонет чистоты обряд», но что это означает? Я почему-то думала об Изольде, про ее нежное лицо, про маленькую дочку. Шон рассказывал мне, что младенец умер. «Изольда почти уничтожена», – сказал он. Я могла себе представить Изольду, которая хочет свести счеты с жизнью и утопиться.

И тут Йетс прочитал ту самую строчку, которая взбудоражила слушателей:

– …И лучший ни в чем не убежден,

Тогда как худший горячим напряженьем переполнен.

«Лучший». Господи, думаю, он мог говорить про мистера Дженсона и остальных квакеров, которые побоялись выступить против капитана Пайка, своей властью растоптавшего всю их добродетель. «Худший». Может быть, он имел в виду де Валера? Уж он-то точно «горячим напряженьем переполнен». С другой стороны, последователи Коллинза не меньше него были убеждены в своей правоте.

Йейтс понизил голос.

– Да, откровенье ждет нас впереди, – сказал он.