Дочь Сталина - Розмари Салливан (2015)

Мита сохранила хорошие воспоминания о Светлане, она никогда не связывала ее с отцом. За чаем они говорили о том, что творится в Советском Союзе. Мита заверяла Светлану, что сидящие в Кремле вожди могут меняться, но система остается все той же. Она сказала, что лучше работать хореографом в Лондоне, чем при советском режиме, так что, по ее мнению, это была невысокая цена за нормальную жизнь. Светлана и Мита несколько цинично посмеялись над наивностью западной прессы, которая писала об улучшении положения. Впечатленная бодростью Миты в семьдесят два года, Светлана вернулась к своей рукописи, которую теперь назвала «Далекая музыка». Она написала сэру Исайе Берлину, что, возможно, ей надо бы перебраться к нему поближе, чтобы он вдохновлял ее работать.

Ноябрь, месяц, который для Светланы ассоциировался со «смертью всего», как всегда, поверг ее в депрессию. Но потом, 17 декабря, после шестнадцати лет молчания, раздался звонок от ее сына. Он говорил совершенно обычно, как будто этот разговор по телефону был самым рядовым звонком, а не потрясением всего мироздания. Казалось, советское правительство, наконец, дало ему разрешение общаться с матерью. Светлана пришла в восторг. Вскоре они стали регулярно звонить друг другу и обмениваться теплыми письмами. Она узнала, что Иосиф снова женился – он надеялся, что когда-нибудь мать сможет познакомиться с его женой Людой. Его сыну Илье было уже тринадцать лет, и он жил со своей матерью Еленой. Светлана спросила про Катю, и Иосиф ответил, что она замужем, у нее маленькая дочь и живет она на Камчатке, где работает геофизиком. Больше ничего он не мог сказать. Они с сестрой больше не общались. У него не было фотографий Кати, которые он мог бы прислать матери. Иосиф часто обращался к Светлане с просьбами достать ту или иную медицинскую книгу. Ольга и Светлана иногда проводили все выходные, бегая по книжным магазинам в Лондоне и Кембридже, чтобы купить нужное издание. Цены на подобную литературу иногда достигали двухсот фунтов.

Когда Иосиф, наконец, прислал Светлане свою фотографию, она испугалась. На ней был изображен лысый незнакомый мужчина средних лет с грустными глазами. Чем-то он напомнил ей брата Василия. Светлана бросилась к телефону, разбудила Иосифа посреди ночи и без всякого вступления закричала: «Ты пьешь! Я прекрасно знаю, что значат эти мешки под глазами!» Конечно, он был в ярости, но вскоре эта вспышка, должно быть, прошла, потому что Светлана писала Розе Шанд: «Время и расстояние ничего не меняют… Каким-то образом я чувствую, что все трое (детей) сейчас снова со мной». Она была уверена, что когда-нибудь Иосиф получит разрешение приехать к ней.

Светлана продолжала свою обширную переписку. В одну из своих ежедневных прогулок к почтовому ящику она познакомилась с Джейн Ренфрю, профессором Кембриджского университета и хорошо известным археологом. Прекрасно зная, кто она такая, Ренфрю пригласила Светлану выпить кофе. Вскоре они стали часто проводить время за беседами в теплой кухне Джейн. Светлана рассказывала ей о своей жизни в СССР. Она говорила о своем отце – как трудно было расти и осознавать, кто он такой. Ренфрю вспоминала, что тогда она думала: «Нельзя выбрать себе отца. Для нее это было трудно, очень трудно. Как бы то ни было, он был ее отцом и любил ее, как умел». «Я просто хотела, чтобы она говорила, потому что ей нужно было поговорить».

Филиппа Хилл, вдова известного физика, у которой были некие дальние родственники в России, тоже жила на Чосер-роад. Она восхищалась Светланой и сохранила о ней самые теплые воспоминания. Ей только «надо было избавиться от своего дурного настроения, и она замечательно рассказывала истории из своего прошлого». Но Хилл понимала, что со Светланой может быть трудно: «Я полагаю, Светлана не знала, как управиться со своей жизнью – вот в чем все дело». Хилл думала о ней «почти как о цыганке»: «Она вела бродячую жизнь».