Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

Две массивные фигуры бежали навстречу растерянному отряду милиции. В другое время эта картина могла бы показаться комичной. Матиас, похоже, держался за пояс Гриманда сзади, толкая его к дому, а сам Гриманд неестественно высоко поднимал колени, продвигаясь вперед большими, неуверенными прыжками. Каждый такой прыжок, вероятно, причинял ему больше страданий, чем еще одна стрела. Из его горла вырывался устрашающий рык, но в этом звуке уже не было боли – была одна только ярость, такая мощная, что граничила с радостью.

Ампаро пискнула. Карла посмотрела на дочь. Ее веки были полуоткрыты, и в глазах светились два крошечных огонька. Между зубами показался кончик языка.

– Моя красавица еще не должна проголодаться… – с сомнением пробормотала итальянка.

Она не знала, пора кормить дочку или нет, но устоять перед искушением не могла. Мысль, пришедшая графине в голову, вовсе не показалась ей странной. Все так: возможно, у них уже не будет шанса разделить это наслаждение, несомненно, самое сильное из чувств, которые им обеим приходилось испытывать. Ей показалось, что она услышала смех Алис. Карла высвободила левую грудь.

В дом вбежала Эстель. И в то же мгновение итальянка услышала еще один звук, совершенно отчетливо. Она сомневалась, что кто-то, кроме нее, мог разобрать хоть слово в этом реве или понять его смысл. Такого звука мир еще не слышал. Но никто из живых людей не знал Гриманда лучше Карлы. Стыд, гордость, раскаяние – все было в его вопле. Выкрикивая имя матери, Гриманд бросился в Огонь.

Глава 39

Причал Сен-Ландри

По крайней мере, причал был вымощен камнем.

Граф де Ла Пенотье держал спонтон левой рукой. Еще ни один рыцарь не предпринимал такую атаку и не обуздывал такого дикого зверя. Слепой Инфант тащил его за собой, и единственное, что он мог сделать, это удерживать Гриманда подальше от воды. Матиас все время ждал, что еще один шаг – и Гриманд упадет, но тот несся вперед, похожий даже не на разъяренного быка, а на Минотавра, обезумевшего и наконец вырвавшегося из темницы, которая так долго раздражала его.

Когда они пробегали мимо ялика, первый из пассажиров уперся руками в камни пристани, собираясь выбраться на берег. Тангейзер, не останавливаясь, взмахнул спонтоном, так что левый выступ лезвия задел переносицу «пилигрима». Удар пришелся по касательной, но хватило и этого. Обливаясь кровью, раненый упал на своих товарищей, и ялик закачался. Матиас и Гриманд побежали дальше.

Выстрел Паскаль сбросил в реку одного из тех, кто высадился из лодки. Осталось пятеро. Один смещался на левый фланг, к краю пристани, видимо задумываясь о том, чтобы вернуться в лодку. Остальные четверо, несмотря на страх, решили бросить вызов монстру. Они построились в нечто вроде фаланги – два меча подняты, два опущены. Лобовая атака – не лучший вариант, но приходилось идти на риск.

– Четверо в ряд, – сказал иоаннит своему слепому спутнику.

– И всё?

– За Кокейн! – крикнул Тангейзер в ухо Гриманду и отпустил его.

Король воров издал какой-то первобытный вопль, исступленный восторг которого был сравним лишь с ревом янычаров, идущих в последний бой. Он бросился на выставленные против них с Матиасом мечи.

Мальтийский рыцарь рванулся в сторону и пронзил живот «пилигрима», который обходил их слева. Лезвие вошло так глубоко, что правый выступ спонтона уперся в позвоночник его противника. Сбросив тело в лодку, госпитальер повернулся к остальным.

Двое крайних «пилигримов» фаланги распростерлись на земле в нескольких шагах от того места, где стояли. Они пытались подняться, у обоих в груди зияли раны. Двое других тоже были отброшены назад, но не упали – потому что не могли. Гриманд обнял их обеими руками и вонзил в спину каждого нож. Он поворачивал рукоятки – вместе с внутренними органами, – словно повар, обеими руками взбивающий яйца.