Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер (2015)

Энджи наконец расплакалась. Все ее тело содрогалось. Доведенное до истерики горе высасывало воздух из ее легких, топило глаза в слезах. Письмо, скользнув, упало на траву и зацепило цветок клевера. Потревоженная пчела улетела в поисках других цветов. Я развела руки в стороны. На секунду я застыла, объятая страхом и недоумением, а затем руки вспомнили, что им следует делать. Я обняла дочь и крепко прижала к груди. Мы так просидели довольно долго, объединенные ужасом, горем и облегчением, вызванным знанием.

Сбивчивые вопросы, повторное чтение письма, переспросы нарушали тишину, но ничто из этого не уменьшало тяжести знания.

– Марк! – откашлявшись, наконец произнесла она. – Я должна поехать к нему, мама. Марк тоже должен узнать.

Она вскочила, собираясь тотчас же уехать, но я уговорила дочь подождать, успокоиться, а не срываться с места в таком состоянии духа. Я не могу припомнить, сколько раз я впустую говорила это Энджи в прошлом, но на этот раз дочь меня послушалась. Она высморкалась в то, что осталось от последней бумажной салфетки, а затем скрутила себе самокрутку. Ее руки дрожали. Табак просыпался на скамью. А я сидела рядом с дочерью онемевшая.

– Ты себя плохо чувствуешь, мама? – спросила она.

Я отрицательно мотнула головой. На большее я просто не была способна.

– Точно? Ты такая бледная.

– В последнее время я мало гуляла, – сподобилась я на шутку.

Я знала, что ей надо уезжать. Я понимала, что должна ей это позволить.

Кажется, моя неудачная шутка вернула Энджи на землю, и дочь оглядела то, что нас окружало.

– Сейчас это место такое… странное. Не думаю, что ты даже понимаешь, насколько оно странное и жутковатое.

Энджи задела рукой ветвь летней сирени, растущей за скамьей. Две или три капустницы взлетели с лиловых цветов и принялись по спирали набирать высоту.

– Чертов рай. Помнишь, как я когда-то назвала это место в момент, когда мы ссорились? Я хорошо это запомнила. Я сказала, что не собираюсь оставлять Люсьена в этом чертовом раю.

Услышав слова дочери, я зажмурилась. Я слышала, как голос Энджи вновь дрогнул, но она тотчас вернула себе самообладание.

– Я со всем разберусь, мама, и вернусь. Обещаю.

Объятия. Поцелуй. Сдавленные слова о том, что я ее люблю и о неизбежности расставания. По тому, как поднимаются и опускаются ее плечи, я поняла, что дочь переводит дыхание, пытаясь успокоиться. У прогалины в живой изгороди она остановилась и вернулась. Оказалось, Энджи забыла о бабочке.

– Лучше я понесу ее к нему в Веллспринг, – предложила я, – сегодня понесу.

Дочь кивнула.

– Спасибо. Сегодня я все равно не смогла бы, – едва слышно произнесла она. – Извини, мама, я очень виновата в том, что когда-то тебя подозревала.

Конечно, она должна была подозревать меня. Если бы не я, то ничего этого не случилось бы. И в то же самое время убийца не я. Она ушла, но этот подарок, оставленный дочерью на прощание, был бесценным. Я верила, что Энджи вернется, поэтому легко ее отпустила. Я осознала, как люблю дочь. Чарли тоже ее любит. Я радовалась, что у нее есть он. Эти отношения надо беречь и лелеять. Я поняла это по тому, как Энджи стояла под сиренью, как она положила руку себе на живот, как напряглась ткань ее юбки. Она что, беременна? Дочь взяла конверт и отправилась в полицию. Теперь она сильна и решительна в своем гневе. Я попыталась представить себе эту картину. Сестра Амалия, высокая и далекая от раскаяния, стоит в дверях своего автофургона. Внизу полицейские задают ей вопросы. Смогу ли я когда-либо встретиться с ней, чтобы спросить, зачем она это сделала? А надо ли? Она целовала меня несколько раз. Она говорила, что боготворит меня как избранную. Вот только Амалия всегда поступала так, как ей заблагорассудится.