Чужое сердце - Шарлотта Валандре (2011)

Директор ничего не отвечает. Он немного смущенно улыбается мне, понимая мою растерянность и решимость. Я благодарю его за то, что он уделил мне время. Выходя из кабинета, я сразу чувствую, как охватившее меня напряжение ослабевает, я подавлена, меня лихорадит, нервы на пределе. Меня охватывает больничный запах. Это уже не запах эфира, его не определить словами, за эти годы он изменился, я так давно его ощущаю. У него больше нет отчетливой характеристики, но я узнаю его из тысячи, этот отсутствующий запах больницы.

Пойду зайду к Генриетте. Я делаю крюк, чтобы обойти отделение, где работает Стивен. Все в этом мире хотят сохранить тишину, тайну. Мне немного душно. Я медленно иду кружным путем. Генриетта, как только видит меня, идет мне навстречу. Я предупредила ее, что зайду. Она обнимает меня и, не говоря ни слова, несколько минут крепко прижимает к себе. Я даю слабину, начинаю тихо плакать, сержусь на себя, – только не сейчас, не здесь, я всегда держусь до конца.

Мы, пациенты, никогда не плачем в больницах, хотя все здесь вызывает слезы. Это вопрос выживания. Если начнешь плакать, потом не остановиться.

Генриетта знает цель моего похода к генеральному директору, она знает, что все мои усилия и поиски оказались напрасны. Она даже не задает мне вопросов.

– Не плачьте, деточка. Где наша чудесная улыбка?Генриетта гладит меня по голове, потом предлагает чай – тем внезапно веселым голосом, которым обычно пытаются отвлечь ребенка. Скоро у нее обеденный перерыв.

Дома

– Ты пишешь Розелин Башло? Она…

Лили хватает конверты, лежащие на моем письменном столе.

– Жак Ролан, председатель Национального медицинского совета…

– Мне надо задать ему ряд вопросов.

– По поводу твоей пересадки…

– Да, моей и других пересадок.

– Это тайна?

– Я тебе расскажу, если они ответят и если я пошлю письма, я еще не решила.

– Не забудь марку наклеить!

Неугомонная Лили вновь со мной, она рассказывает мне свои «спокойнейшие» семейные каникулы с сыном, матерью и сестрой в Италии, а потом в Шамони. Ее не было в Париже больше месяца. Мне ее не хватало. Ее лучшее воспоминание о лете? «Гора для самоубийств».

– И пусть мне больше не говорят, что такой-то совершил неудавшееся самоубийство! Теперь я знаю укромное место, где осечка исключена. Прямо напротив Шамони, пик Южная игла, слышала? Высота три тысячи триста метров, вид изумительный, длиннющий фуникулер, семнадцать евро в один конец, тридцать туда-обратно… В разгар лета, тебя ничего не смущает? Билет в один конец – это за каким же делом? Чтоб спускаться три тысячи триста метров крутизны пешком? Приезжаю наверх и в изумлении обнаруживаю круговой обзор, удивительный холод, тишину, как в церкви, густо-синее небо, заснеженные вершины, и прямо у моих ног деревянная табличка вроде бы красного цвета: «Осторожно». Куда там осторожно! После загородочки, которую легко перешагнуть, виден небольшой такой уступчик, а за ним – пустота, прыгай – и кувыркайся как хочешь три тысячи триста метров подряд. Самоубийство за семнадцать евро. Надежно, как поезд, и не вызывает перебоев в движении.– Закрадываются мысли о самоубийстве, золотце? Надо бы тебе сходить к Клер, она объяснит, что мы по природе своей «запрограммированы выживать»…

Париж, октябрь 2006 г.

Отличная новость в мертвом затишье начала осени.

Доминик Бенеар, первый и восторженный читатель моей автобиографии, хотел бы приобрести права на ее телеэкранизацию. Возможно, у меня там будет небольшая роль. Я не могу играть девочку-подростка из «Красного поцелуя», но, может быть, я выступлю в роли рассказчицы из настоящего времени, закадровым голосом, от лица себя теперешней.Еще одно предсказание ясновидящего Пьера, таким образом, кажется, становится реальностью. Телефильм «Любовь в крови» еще только в проекте, но Пьер вызывает у меня изумление. Я смущена. Не хватает только «любовного сюрприза», чтобы сенсация была полной.