Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

Принцесса молча пожала ему руку. Аврора отчаянным взглядом следила за своим другом Анри, которого уже окружили стражники и рядом с которым заняла место мрачная личность в рясе доминиканца. Вскоре все они скрылись за дверью, ведущей в Новую башню.

Принцесса схватила Аврору за руку и повлекла ее к выходу.

— Пойдем, дитя мое, — сказала она, — еще не все потеряно. Господь не допустит столь постыдной несправедливости!

Аврора, ни жива ни мертва, ничего не слышала. Усевшись в карету, принцесса крикнула кучеру:

— В Пале-Рояль! Галопом!

Едва карета графини двинулась вперед, как стоявший у ограды еще один экипаж тоже тронулся с места. Чей-то взволнованный голос сказал кучеру:

— Если не приедешь на Фонтанный двор раньше графини, я тебя выгоню.

В этом экипаже сидел господин де Пероль в платье с чужого плеча и с недвусмысленными признаками дурного настроения на лице. Он тоже только что побывал в канцелярии Шатле, где рвал и метал, поскольку две трети дня просидел в одиночке. В результате его карета на улице Трауар обогнала экипаж графини и первой прибыла на Фонтанный двор. Господин де Пероль выскочил и без лишнего шума прошел через привратницкую Лебреана.

Когда во дворце появилась госпожа Гонзаго и попросила, чтобы ее допустили к регенту, ей было отказано сухо и решительно. Тогда она подумала, что ей стоит подождать прихода или ухода его королевского высочества. Но время шло, и пора уже было выполнить данное Лагардеру обещание.

Принц Гонзаго сидел один в своем рабочем кабинете, где мы его уже видели, когда он впервые принимал у себя донью Крус. На заваленном бумагами столе лежала обнаженная шпага. Принц без помощи камердинера надевал легкую кольчугу, которую можно было носить под платьем. Поверх нее он собирался надеть парадный кафтан из черного бархата без каких-либо украшений. Орденская лента принца висела на ручке кресла.

Сейчас, когда принц был поглощен этим тяжким занятием, на лице его был явственно заметен груз лет, который он обычно так ловко скрывал. Черные волосы, еще не зачесанные искусным парикмахером на виски, открывали большие залысины и сеточку морщин у кончиков бровей. Его высокая фигура казалась огрузшей, словно у старика, руки, застегивающие кольчугу, дрожали.

— Он приговорен! — бормотал принц. — Регент все же согласился. Что это: необычайная леность сердца или мне удалось его убедить? А я похудел в груди, — заметил он, — кольчуга стала мне великовата. А в животе пополнел — там она стала тесна. Неужели это старость?.. Нет, все-таки странный человек, — улыбнувшись, вернулся принц к прежней теме, — своенравный, праздный, малодушный. Если он не возьмется за ум, то, видимо, я, хоть я и старше, останусь последним из трех Филиппов. Напрасно он поверил мне, ой, напрасно! Если ставишь ногу на голову поверженного врага, то убирать ее никак нельзя, особенно если этого врага зовут Филипп Мантуанский. Врага! — повторил он. — Да, все эти прекрасные дружбы тем и кончаются. Дамон и Пифий должны умирать в молодости, иначе они найдут из-за чего вцепиться друг другу в глотку, когда станут более рассудительными.

Наконец кольчуга была застегнута. Принц Гонзаго надел камзол, орденскую ленту и кафтан, после чего сам занялся своею прической, прежде чем надеть парик.

— А еще этот простофиля Пероль! — презрительно пожав плечами, проговорил он. — Этот предпочел бы оказаться в Мадриде или Милане. Тоже мне миллионер! Как хочется порой выдавить кровь из всех этих пиявок! Но это — на черный день.

В дверь кабинета троекратно постучали.

— Входи, — сказал Гонзаго, — я жду тебя целый час.

На пороге показался господин Пероль, который уже успел переодеться.