Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Майкл Харрис (2014)

Паровой локомотив (завоевавший пространство к концу XIX века), возможно, казался Торо зловещим вестником опасности. Но сменилось всего несколько поколений, и путешествие на поезде стало символом идиллического, неторопливого прошлого. Это становится понятно из радиопостановки «Северная идея» (части «Трилогии одиночества») по документальной пьесе Гленна Гульда[102]. Действие разворачивается в поезде, едущем по северным провинциям Канады от Форта Черчилля до Виннипега – 1625 километров по рельсам, проложенным в суровой пустыне. Почему люди едут на север, в никуда? Гульд решил это узнать. Он взял билет на поезд и в вагоне-ресторане разговорился с топографом Уолли, который становится главным рассказчиком. Голос Уолли звучит на фоне множества других, мужских и женских, выступающих в роли хора. Все эти люди едут километр за километром в северную пустыню, венчающую «обитаемые» районы Канады, и их голоса играют роль инструментов камерного оркестра, то перекрывающих друг друга, то звучащих соло. В результате получается полотно в духе импрессионизма, состоящее из наложенных друг на друга точек зрения. Гульд выясняет, что людей, едущих на север, влечет не желание покинуть человеческое общество, а стремление постичь гуманистическую составляющую жизни, познать которую можно только в одиночестве. В одном из телевизионных интервью Гульд сказал про пассажиров: «Они были движимы стремлением познать самих себя».

У Гульда есть теория, согласно которой каждый час, проведенный в обществе других людей, человек должен «перекрывать» определенным (большим) количеством часов, проведенных наедине с собой. Причем он не знал, сколько именно часов одиночества потребуется, но соотношение, по его мнению, должно быть существенно больше единицы. Гульд ценил общение, но полагал, что оно должно быть дозированным, а вступать в него надо на своих условиях. Несмотря на такое почти отшельническое отношение к жизни, он периодически изводил своих немногочисленных друзей длинными и эмоциональными телефонными разговорами. Его концерты часто отменялись, что разочаровывало поклонников. Это длилось до тех пор, пока в 1964 году он окончательно не отказался от концертной деятельности, решив посвятить себя электронным СМИ и сосредоточиться на студийных записях (это было воплощением идей Маклюэна, высказанных в 1962 году в книге «Галактика Гутенберга. Становление человека печатающего»[103]).

Поезд в Форт Черчилль ходит до сих пор, и каждый год на нем в тундру отправляются 23 тысячи человек – какого отчуждения они ищут?

Я же отправился на другом поезде. Эти строки я пишу в вагоне «Канадского экспресса», едущего со скоростью, которую Торо нашел бы умопомрачительной, а я считаю весьма умеренной. Видимо, моим детям такой поезд будет казаться ископаемым времен ледникового периода. Мы несемся мимо Скалистых гор, вдали от щупальцев интернета. Я и мои спутники неспешно беседуем друг с другом, но, когда поезд проезжает мимо какого-нибудь городка, кто-нибудь подскакивает с места и кричит, потрясая мобильным телефоном: «Есть сигнал!» Весь вагон лихорадочно роется в карманах, извлекает телефоны и начинает читать, строчить сообщения и определять координаты нашего местоположения на цифровой карте. Но момент счастья недолог. Через две-три минуты сигнал исчезает, и мы снова оказываемся в глуши, где слышен только шелест канадских сосновых лесов.

* * *

Можем ли мы (я имею в виду человечество) долго помнить наше прежнее «я»? Можем ли точно помнить, как выглядело наше уединение? Не теряются ли некоторые вещи безвозвратно?