Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Майкл Харрис (2014)

Сенека, как Торо и Гульд, далек от мизантропии. Он лишь хочет, чтобы наши связи с людьми были полезными, осмысленными и целесообразными. Чтобы мы не испытывали страха перед перспективой побыть наедине с собой, со своим очаровательным «я».

Некоторые люди целенаправленно работают над сохранением возможности одиночества, отсутствия. В Японии существует клуб бездельников, пропагандирующий неспешный, размеренный образ жизни. Заседания клуба проходят в кафе «Медлительность» при свечах. В США существует фонд «Продлим настоящее». Этот фонд приступил к строительству в горах Западного Техаса часов, завода которых хватит на десять тысяч лет. Часы будут служить лекарством от одержимости быстрыми результатами. До сих пор в мире существуют женские и мужские монастыри, буддийские убежища. Программисты разрабатывают программы Freedom, Anti-Social и Pomodoro, призванные защитить пользователей от водоворота компьютерных отвлечений. Есть такие авторы, как Сьюзен Кейн, написавшая книгу Quiet, в которой размышляет о «силе интровертов в мире, который никак не может помолчать».

Но это, конечно, исключения из правила. Желание побыть в одиночестве, вылить ушат холодной воды на перегретую в непрестанной гонке голову нашего общества выглядит как мимолетное чудачество на фоне мелькания массы пестрых событий. Как и я, историк Нога Арикха позиционирует себя как счастливицу, «явившуюся не отсюда, а из времени, когда информация еще не была оцифрована». Она чувствует, что только положение стороннего наблюдателя (такое, как у нас – последних мечтателей) одно дает нам шанс мудро использовать интернет и цифровые СМИ. Это фантастическое положение иммигрантов в цифровой стране. Через пятьдесят лет мы вымрем, а вместе с нами исчезнет равновесие, о котором пишет Арикха:

Иногда я трепещу от восторга, глядя на это чудо… но временами прихожу в ужас от того, что означает зависимость от него – сведение всего богатства трехмерного мира к этому плоскому экрану… Куда делась неспешность, спокойствие, уединение, безмятежность? Мир, который был таким естественным в детстве, мир, представленный детскими книжками, рассыпается под стремительным натиском нового мира искусственного блеска… мира быстрого, громогласного, далекого от природы.

Мне думается, что Арикха, как и все живущие ныне люди, находится в пучине всеобщего перехода. Мы – немногие оставшиеся пока люди, умеющие переводить с языка «до» на язык «после». Это почетное положение – быть таким переводчиком, но нашу долю нельзя назвать легкой. Маршалл Маклюэн предвидел это неудобство:

Те, кто становится свидетелем прихода новой технологии – будь то алфавит или радио, – реагируют на это явление очень эмоционально, потому что на наши органы чувств сразу ложится повышенная нагрузка из-за расширения возможностей зрения или слуха. Эти изменения сталкивают человека с удивительным новым миром… Но настоящая революция начинается позже, и заключается она в длительной фазе «приспособления» всей личной и общественной жизни к новой модели восприятия, созданной новой технологией.

Долго ли продлится нынешняя фаза приспособления? Двадцать, пятьдесят лет? Сохранят ли читатели этих строк воспоминания о происходящем сейчас приспособлении хотя бы через десять лет? Поймут ли они, что приспособление наших отношений есть лишь отражение более глубоких изменений? Какая боль, дискомфорт и революции, дорогой читатель из будущего, будут забыты теми, кто придет после вас? Какие любопытные, необычные, новые вещи станут обыденными и привычными для ваших потомков? Какую новую жизнь вы в своем ослеплении назовете прискорбным наваждением?

* * *