Зачем нужны университеты? - Стефан Коллини (2016)

Оставим пока без внимания тот факт, что для всего этого требуется потратить немало времени и сил (подчас безрезультатно), как и тот, что нет причин ожидать от специалиста по литературе каких-то особых способностей в ремесле рекламы и пиара. Остается еще и фундаментальный вопрос о том, почему факультет, исследования которого подхватили на стороне, должен получить более высокую оценку (и большее вознаграждение), чем какой-то другой факультет, которому с этим не повезло. Дело не только в том, что шансы на подобный перенос в другую среду определяются множеством неуправляемых факторов, но и в том, что нет причин полагать, будто такой перенос имеет какое-то отношение к исследовательским качествам исходного труда. Собственно, громкие или вульгарные трактовки (сосредоточенные, скажем, на сексуальной жизни поэта) могут с гораздо большей вероятностью добиться подобного успеха, чем тонкое критическое прочтение. И не получится ли так, что у исследователей будет мотив работать над темами, обладающими таким «рыночным» потенциалом? Мне вспоминается момент из фильма 1960-х годов «Выпускник», в котором более опытный друг кладет руку на плечо молодого Дастина Хоффмана и шепчет ему на ухо совет по карьере: «Пластика». Может быть, заслуженные исследователи должны точно так же прошептать своим молодым коллегам: «Монархи дома Тюдоров»?

Эта программа требует не только того, чтобы все факультеты стали профессиональными маркетинговыми агентами, но и чтобы они уподобились необыкновенно проницательным и эрудированным историкам культуры. Ведь в подаваемых отчетах надо будет «определять обусловленный исследованием вклад представленного компонента в успешное применение или перенос высококачественного исследования». Задумывался ли кто-нибудь о том, что это будет означать в случае идей? Опытный историк культуры или общества, работающий над своей темой годами, может – ключевое слово здесь «может» – выделить со временем ту роль, которую некоторое академическое исследование сыграло в длительных изменениях социальных практик или установок, но для этого ему потребуется провести подробное изучение материала, которое, скорее всего, можно будет завершить лишь по прошествии значительного времени после публикации рассматриваемого исследования и только при наличии полного доступа к большому спектру источников. Однако каждый факультет должен будет провести примерно такую же работу, если он желает получить баллы за «импакт» своего «высококачественного» исследования.

Теперь рассмотрим другой пример. Три историка англосаксонской Англии, разбросанные по историческим факультетам трех разных университетов (редко бывает так, чтобы в одном месте их было много), на протяжении многих лет следят за работами друг друга и постепенно приходят к выводу, что все они разрабатывают новую интерпретацию значения, скажем, оружия, обнаруживаемого в захоронениях. Они публикуют свои результаты в статьях специализированных журналов, другие исследователи обращают на них внимание и постепенно соглашаются с новой интерпретацией, встраивая ее в собственные работы и преподавание. Куратор регионального музея, сам недавно окончивший один из этих исторических факультетов и продолжающий в какой-то мере следить за академической литературой, считает, что эта новая интерпретация могла бы стать прекрасной темой для какой-нибудь выставки. Он договаривается о временном экспонировании предметов из других музеев, просит своего прежнего преподавателя просмотреть сопровождающие их информационные панели, и выставка и правда оказывается очень популярной. Эта история может показаться образцовым случаем исследования, влияющего на представления широкой публики, однако, когда каждый исторический факультет подает свои рапорты по программе REF, все это в них включить нельзя, поскольку выставка не была прямым результатом усилий самого факультета, нацеленных на «использование или применение результатов исследований». Импакт такого исследования приравнивается к нулю.