Как всегда, с наступлением вечера подул легчайший бриз, продлившийся чуть более часа. Когда же на землю опустилась ночь, ветер окончательно стих. Океан застыл, над ним повисла мертвая тишина. Не слышно было даже всплесков воды, разрезаемой корпусами катамарана.

Из глубин начали подниматься видения. В полночь Тапу Тетуануи увидел, как миниатюрная фигурка принцессы появилась на палубе, девушка, выбравшаяся из своего укрытия, взобралась на нос правого корпуса и застыла там на целых три часа, время от времени всматриваясь в темноту.

О чем она думала?

Мити Матаи тоже наблюдал за ней, и Тапу заметил выражение растерянности на его лице, будто он тоже не мог поверить в то, что девочка, которая не так давно играла у его ног, теперь стала жертвой болезненной страсти.

— А я на нее наступил, — вдруг прошептал он. — Прости меня Тане. Наступил на свою королеву. — Он повернулся к своему ученику, который вдруг остро почувствовал ту же печаль, что охватила капитана. — Какую же кару уготовит мне Таароа, когда он позовет меня к себе?

Вначале юноше стало тоскливо, когда он заметил, как сильно поведение Ануануа расстраивает его любимого учителя, но потом эта тоска начала медленно превращаться в ненависть. Тапу удивлялся сам себе, осознав, что вся неприязнь, которую он испытывал к жестоким Те-Оно, теперь сконцентрировалась на принцессе. Возможно, это произошло потому, что он понимал: Те-Оно всегда были дикарями, не умевшими жить по-другому, в то время как маленькая Радуга была воспитана на Бора-Бора в окружении любящих ее людей.

Разочарование, подобно липкому покрывалу, накрыло катамаран. Даже звезды, которые сейчас светили над головами моряков, были другими, не похожими на те, что сияли над Бора-Бора и столько раз вели их по бескрайнему океану, помогая найти верный путь.

Они были одни. Один на один со своей бедой, посреди незнакомого моря.

Когда к утру Ануануа снова удалилась в свое укрытие, главный навигатор проводил ее взглядом и, с силой сжав плечо ученика, едва слышно прошептал:

— Не дай ей добраться до Бора-Бора! — Он умолял, и это было страшно. — Я знаю, что мне не суждено вернуться из этого путешествия. Прошу, и ей этого не позволь. Если только ей удастся покинуть корабль, она превратится в вечную беду Бора-Бора.

К полудню следующего дня одинокая чайка облетела корабль, и Мити Матаи приказал, чтобы в воду забросили насаженную на крючок наживку.

Птица сразу устремилась к приманке и была поймана. Главный Навигатор острым ножом рассек ей зоб и желудок и, вывернув их, вывалил содержимое на палубу.

Тапу Тетуануи и Ветеа Пито удивленно переглянулись, так как в желудке бедной птицы не было ничего, кроме головы летающей рыбы да полупереваренных останков ее тела.

Однако, внимательно осмотрев и прощупав неприятно пахнущие потроха, словно от этого зависела его жизнь, Мити Матаи немного подумал, а потом произнес:

— Дикари по-прежнему нас преследуют, и нас разделяют не более двадцати миль.

В этот момент он снова очень напоминал колдуна.

— Как тебе удалось об этом узнать? — еле слышно пробормотал наконец юноша.

Капитан «Марара» ограничился лишь тем, что показал на потроха птицы.

— Что ты здесь видишь? — спросил он юношу.

— Голову летучей рыбы да комок ее внутренностей.

— А где же останки летучей рыбы?

— Представления не имею.

— А о чем тебе говорят ее внутренности?

— Ни о чем.

— Кишки принадлежали маи-маи, который весил около двух килограммов, да и голова такая не могла быть у маленькой рыбы, поэтому чайка не могла сама их поймать. Так о чем тебе теперь говорят эти потроха?

— Это отходы, которые кто-то выбросил в воду.