Убийство на улице Дюма - Лонгворт Мэри Лу

Он отметил про себя, что для описания своей квартиры доктор Леонетти выбрала слово «дешевый».

– Да. Мы еще какое-то время разговаривали. Я ему рассказала о вспышке Бернара, и какие очаровательные эти мальчишки, Янн и Тьери, и что Гарриг, моя ассистентка, весь вечер промолчала, comme d’habitude[18].

– Вы с Гарриг в тесной дружбе? – поинтересовался Верлак.

Она подалась вперед, глаза ее блестели.

– Я бы сказала, что да. Не то чтобы она меня почитала или что-то в этом роде… нет, она слишком горда для этого. Но я в ней уважаю интеллект и скромность.

Гарриг когда-нибудь станет ярким светилом, и от этого ее застенчивость еще сильнее раздражает.

– Спасибо, – сказал Верлак. – У нас все.

Анни Леонетти удивленно посмотрела на него:

– Правда?

– Да. С вашим мужем побеседует наш сотрудник, чтобы подтвердить ваше алиби.

Анни быстро встала и собрала книги. Кажется, она была раздосадована. Верлак подумал, не считает ли она, что ей полагалось больше внимания, а не три минуты? Или же хотела высказать свое мнение о том, что случилось с профессором Мутом?

Доктор Леонетти уже взялась за ручку двери, когда сказала:

– Ей проломили голову.

– Простите? – переспросил Верлак.

– Святой Девоте. Голову разбили камнями римляне в триста четвертом году. Как Жоржу.

Она открыла дверь и вышла.

– Я ждал, что она кого-нибудь подозревает, – сказал Полик, когда закрылась дверь. – Про римлян – она имела в виду Джузеппе Роккиа?

– Возможно, – ответил Верлак. – А может быть, она намекала не на него.

Дверь открылась, и вошел приземистый, крепко сбитый молодой человек. Он вошел быстро и сразу же сел.

– Вы?.. – начал Полик. Казаль почему-то исчезла.

– Тьери. Тьери Маршив, мсье.

Верлак с любопытством на него посмотрел. Парень был одет в зеленый шерстяной свитер поверх футболки, в чистые отглаженные джинсы. Не толстый, но щеки круглые и живот гурмана. Густые черные волосы и оливковая кожа выдавали уроженца Прованса… Италия, подумал Верлак, или чисто Массалья – город, основанный греками за шестьсот лет до новой эры на месте финикийского селения. Верлаку представились существующие где-то бабушка с дедушкой, обожающие своего внука.

– Хорошо, Тьери, – сказал он ласково. – Вы нам не опишете события вечера пятницы?

Маршив прокашлялся.

– Ну, мы пришли на прием к профессору Муту уже после восьми. Я помню, потому что Янн беспокоился, как бы мы не опоздали, но это было совершенно не важно, потому что после нас еще многие пришли.

Полик, глядя на юношу, подавил зевок. В этом университете ужасный кофе.

– На приеме было что-нибудь необычное?

– Да, вышел спор между дуайеном и доктором Родье. О чем они пререкались, я не слышал, но никто не ожидал заявления дуайена.

– Правда? – не выдержал Верлак.

– Ну, да. Он же вообще был стар, и казалось, что ему уже трудно. Даже в этот вечер у него был усталый вид, так что все думали, что он хочет уйти. И еще он мне сам об этом говорил.

Полик и Верлак подались вперед.

– Когда? Когда он вам это говорил, Тьери?

– Накануне. Я был у него в кабинете… вы видели его кабинет? Правда, там красиво?

– Да, мы там были, – ответил Верлак. – Продолжайте, пожалуйста.

– Я приходил к нему, чтобы подписать кое-какие бумаги на квартирную ссуду, и он тогда заговорил со мной, вздыхая, спрашивал, чего я хочу от жизни.

Я ему ответил, что после защиты диссертации надеюсь преподавать теологию и когда-нибудь возглавить факультет, как он. Я не трепался, я на самом деле хочу работать в университете. Факультет возглавлять, пусть маленький, пусть даже не во Франции. А он сказал, что звучит заманчиво, а вот он собирается уйти в отставку, может быть, попутешествовать немного. Мне его стало жалко. Как человека, а не только как дуайена.