Танго в стране карнавала - Кармен Майкл (2007)

Наконец музыканты поняли, что придется смириться с неизбежным, и уползли восвояси, а я осталась на улице рядом с еще одним музыкантом, третьим, свернувшимся калачиком под дверью. Он осведомился, не желаю ли я выступать вместе с ним на улицах. Мы можем взять по порции сушеной козлятины с рисом и брокколи в баре «Нова Капела», сказал он, — там открыто по вторникам в обеденное время, даже после того, как «некоторые шмакодявки, которые не стоят и шнурка из ботинка артиста», позакрывают свои лавочки. Я согласилась.

Он был высокий, элегантный и весь вымазан в черной пыли из-под двери Чернушки Клод. К тому времени как мы добрались до забегаловки от Руа Жоаким Силва, я договорилась об уроках игры на бразильской гитаре. Нам даже удалось воткнуть эти уроки в мой ежедневный график, включавший баснословно поздние завтраки с Густаво, мои послеобеденные прогулки по горам, а также — теперь, когда лето начало свое триумфальное шествие, — еще и походы к barracas, пляжным тентам Ипанемы.

Я уже привыкла к богемной праздности, в которую погрузилась, вернувшись из Буэнос-Айреса. Все было так, будто я никуда не уезжала. Как и предсказывал Густаво, интерес ко мне и Уинстону быстро угас. Длинные языки Санта-Терезы принялись перемывать кости другому маландру, белокожей версии Уинстона Черчилля, который специализировался на высокопоставленных жительницах Рио. На улицах болтали, что он оказался бисексуалом, а его девчонка, узнав об измене, поскандалила прямо на улице с его любовником. Она, кстати, взяла верх.

— У него не было никаких шансов, — комментировал Густаво. — Женщины куда больше искушены в перебранках, чем мужчины.

Кьяра возликовала, узнав о моем новом романе.

— Ты еще придешь к тому, что будешь жить самбой, есть ее, спать с ней и дышать ей, детка, — пророчествовала она накануне моего первого урока в фавеле на севере Рио.

Мы договорились, что с утра вместе идем на ее занятия капоэйрой, вместе обедаем, а потом она помогает мне как переводчик на первом гитарном уроке.

Выйдя из поезда на станции Висенте де Карвалью, мы пошли по шумным многолюдным улицам. Не имеющие ничего общего с открыточными пейзажами южного Рио, пригороды северного Рио иногда напоминают африканский городок с базаром: шумные, грязные улички, множество торговцев со всех сторон, деревянные ларьки с религиозными амулетами, на шатких колченогих столах охапки зеленых лекарственных трав, стойки с кокосовым соком, на коврах разложены краденые мобильники, на веревках развешена яркая, дешевая бижутерия, и, разумеется, бесчисленные стеллажи с официальной униформой Лапы: лайкровые топики с подкладной грудью и обтягивающие хлопковые джинсы телесного цвета (в другой португальской колонии, Анголе, их называют «бразильский СПИД»).

Рио северный и Рио южный кажутся двумя разными мирами. В роскошной и стильной южной зоне одежду демонстрируют на типичных тощих манекенах, этаких белокурых синеглазых Барби из пластика. На севере к таким иллюзиям не прибегают. Здесь сразу бьют в цель, выставляя на неровном тротуаре батарею пластмассовых задниц четырнадцатого размера. Никаких голов, никаких талий — одни ягодицы, обтянутые джинсой. Кьяра тут же начала проявлять к ним нездоровый интерес. С тех пор как я познакомилась с ней в общежитии, где она представилась упертой капоэйристкой, я успела заметить явные изменения в ее манере одеваться: свободные, с белым поясом штаны для капоэйры она променяла на тугие джинсики жителей Лапы. У меня душа никак не принимала эту форму одежды — в результате злые языки Лапы прозвали меня лесбиянкой. Мне вообще-то было наплевать, потому что в Бразилии под этим подразумевают скорее нечто вроде феминистки. Гораздо больше меня раздражало то, как приятельница Кьяры, крошка Режина, поведавшая мне сию новость, была при этом одета: блестящий ядовито-розовый комбинезончик из лайкры с разрезами по ноге до бедер и круглым вырезом на животе, выставляющим напоказ и мило подчеркивающим ее шестимесячную беременность.