Анжелика и дьяволица - Анн Голон (1972)

— Меня поместили в какой-то камбуз, — объяснил он, — там и повернуться негде, не говоря уже о том, чтобы повесить гамак. Я решил немного поспать у вас. И вообще нам не следует слишком часто разлучаться.

Анжелика оставила маркиза устраиваться, а сама отправилась искать Кантора… Здесь все было как и в Порт-Руаяле. Казалось, все живут самой обычной жизнью, жизнью французского прибрежного поселения в самом конце лета. Рыбаки-сезонники и индейцы привозили меха, несколько ферм разместилось у леса, беспрерывный людской водоворот: одни приезжали, привозя с собой кучу новостей, и опять уезжали, другие располагались лагерем в ожидании корабля, каждый мог отправиться в Европу или в Квебек. Шла бойкая торговля, люди встречались, строили всяческие планы и проекты, в середине дня всех валил сон, а к вечеру, наоборот, чувствовалось слегка наигранное оживление в стремлении забыть о разлуке с близкими, об опасностях дикого континента.

На берегу разжигали костры, дымились трубки.

Никола Пари пригласил всех отужинать, и где-то в темноте звучали заунывные звуки бретонской волынки. Поздно ночью можно было слышать, как подвыпившие матросы возвращались из индейской деревни.

Казалось, добрые люди объединялись, связанные трудным бытием отверженных.

Как и в Порт-Руаяле, у Анжелики возникло ощущение оторванности от своих, особенно острое потому, что мучительный для нее секрет она никому не могла открыть. Иногда ей казалось, что она бредит, но письмо отца иезуита, спрятанное у нее за корсажем, как бы напоминало о себе странными и очень категоричными утверждениями: «Дьяволица, изощренная во зле.., ее, имя вам знакомо.., это герцогиня де Модрибур.., призналась, что получила от вас поручение…» Отец д'Оржеваль поручил Амбруазине войти в доверие к графу и графине де Пейрак и сорвать замыслы этих опасных покорителей берегов Акадии, обосновавшихся в Голдсборо… Но ведь не из-за нее Анжелика заблудилась в Хоусноке, не герцогиня направила ее на остров Старого Корабля. Значит? У нее есть сообщники. И Анжелика принялась лихорадочно перебирать детали, подтверждавшие ее догадку о том, что Амбруазина действовала не одна, что она была лишь душой и вдохновительницей обширного заговора с целью раздавить покончить с ними раз и навсегда. Тогда пришлось бы попустить, что все или почти все, происшедшее в то проклятое лето, было умышленно подготовлено ради достижения этой цели, даже крушение «Единорога» у берегов Голдсборо. Но это же нелепо! Ведь Амбруазина была на борту корабля и при всем ее необузданном нраве не могла согласиться на такой риск… Королевские невесты тоже не дали бы себя обмануть… Нельзя забывать, что во время кораблекрушения несчастные спаслись лишь чудом, что часть экипажа была перебита, а многие утонули…

Кому же из экипажа удалось спастись? Юнге и капитану. Жоб Симон был первым, кто прямо заявил о покушении, о том, что разбойники заманили корабль на рифы и прикончили матросов дубинками… Его отчаяние, связанное с потерей корабля, было безусловно искренним. Но в его поведении была одна труднообъяснимая деталь. Этот опытный капитан не мог оказаться во Французском заливе, направляясь в Квебек. Не сошел ли он тоже с ума? Анжелика не раз задавала себе этот вопрос, глядя издали, как он идет по поселку, размахивая длинными руками, растерзанный и сгорбленный, наклонившись вперед, будто разыскивая что-то безнадежно утерянное, изредка встряхивая низко опущенной головой. Да и другие потерпевшие были, казалось, слишком потрясены этим несчастьем. И было бы не правдой утверждать, в этом она убедилась недавно, что внешне у них было все безмятежно и спокойно. Все говорило как раз об обратном: заплаканные глаза, полные растерянности, подозрительности или страха, обострившиеся черты лиц, горькие складки у губ, молчаливость и подозрительность, глухая враждебность по отношению к ней, выражавшаяся в том, что при ее появлении люди либо поворачивались спиной, либо, напротив, провожали ее пристальными взглядами.