Стеклянные тела - Эрик Аксл Сунд (2014)

Ему хотелось остановить время. Навсегда остаться здесь. С ней.

Но что-то в нем сопротивлялось, и он снова открыл глаза.

– Я тебя узнал, – сказал он, не зная точно, что делать.

Как ласкать того, кто нравится тебе?

Так же, как тех, кто не имел для тебя значения?

Потом его тело напряглось. Через несколько секунд она тоже перестала двигаться.

Становилось холодно.

Он не знал, что делать. Он не мог дать Ванье то, что ей нужно, и сам не способен был взять то, что она могла ему дать.

– Мы ведь встречались раньше, – сказал он и поцеловал ее в шею.

– Вряд ли, – улыбнулась Ванья. – Когда бы это могло быть?

Симон посмотрел на нее.

– Может, в прошлой жизни… – Он потянулся за бутылкой.

Поднялся. Ее руки соскользнули с него, он сделал большой глоток вина.

«I’ve got nothing, nothing to wait for. Nothing to wait for[17]».

Стоял туман; она незаметно исчезла. Может, он ей надоел; если она захочет снова встретиться с ним, у нее есть номер его телефона.

Эйстейн нашел его на берегу и сообщил, что так основательно вздрючил этого чёртова Оскара, что с ними больше никто не хочет знаться. Пора убираться домой, в Стокгольм. Автомобиль припаркован поодаль, у разворотной площадки.

Машину вел Эйстейн – он был накачан героином так же, как по дороге из Стокгольма сюда, и тогда он тоже сидел за рулем. Но Симону было плохо.

Все, как всегда, пошло к чёрту.

«You die young. You die when you’re young[18]».

Все всегда идет к чёрту, если человек на это решился.

Вот об этом и поет Голод.

Хуртиг

Полуостров Бьере

Утро Хуртиг начал с основательного душа, после которого спустился к завтраку.

Остальные спали, и он был в столовой один. Хуртиг положил на тарелку бекон, яйца, сосиски и немного овощей. Как обычно в гостинице, он взял многовато и знал, что съест лишь половину. С тарелкой в одной руке и кружкой кофе в другой он вышел на застекленную веранду.

Первые лучи солнца окрасили горизонт оранжевым, а газон перед окнами был белым от выпавшего ночью инея. Хуртигу показалось, что где-то воют полицейские сирены.

Прежде чем сесть, он сходил за утренними газетами. Нераскрытое убийство Фабиана Модина до сих пор маячило на первых полосах; Хуртиг подумал про Олунда, посмотрел на часы и констатировал, что звонить еще слишком рано.

Погрузившись в чтение статьи о положении в Сирии, он не заметил, как на опушке леса появилась тощая фигурка и через сад двинулась к веранде. Хуртиг думал – скольким мирным жителям надо погибнуть в кровавой гражданской войне, прежде чем ООН вмешается. Он понимал, что все, как всегда, упирается в конфликт интересов, разыгравшийся между сверхдержавами. Деньги против жизней, подумал он, и тут Ванья вынырнула у него за спиной и спросила, можно ли ей присесть.

Хуртиг дернулся и едва не перевернул полупустую кружку с кофе, но успел подхватить ее.

Он подвинул Ванье стул, и она села.

Волосы девочки были влажными, тушь потекла, и Хуртиг предположил, что она умылась морской водой, прежде чем вернуться в гостиницу.

– Не на такси? – наугад спросил он.

Не отвечая на вопрос, Ванья посмотрела на Хуртига пустым взглядом и сказала:

– Вы были на концерте в «Третьем пути». Я вас видела. Вы шастали там, заговаривали с людьми, и все знали, что вы легавый, хоть вы и говорили, что вы с какой-то студии, которая записывает диски.

Вот и конец лицедейству, подумал Хуртиг. Если все видели его насквозь, то нельзя верить ничему, что он там услышал. Кто врал ему, а кто нет?

Он вспомнил наркушу, на которого напал в туалете. Да, именно это он и сделал – напал, но тому нарку он сказал, что он полицейский, а не директор студии звукозаписи.

– Почему вы не остановили меня, когда увидели, что я режу себе грудь? – спросила вдруг Ванья, обвиняюще глядя на него.