Стеклянные тела - Эрик Аксл Сунд (2014)

– Я не философ. Но ты можешь рассказать мне, почему быть мертвым лучше, чем живым.

– Мир, в котором мы живем, – мир посредственностей. Власть посредственностей. Актерам и звездам футбола поклоняются, как богам. Мир жалок и мелочен.

– А те, кого ты склонял к самоубийству?

– Умерев, они перестали быть посредственностями, – ответил Симон.

– Ты говоришь так, будто считаешь себя миссионером, – сказал Хуртиг. – Ты сатанист?

– Сатанист? – Симон как будто оскорбился. – Идиотский вопрос. Ты не знаешь, что такое сатанизм, ты даже не знаешь, о чем спрашиваешь. Лучше назови меня нигилистом, мизантропом или еще каким понятным тебе словом. От правды обо мне это так же далеко. От правды, которую способны вместить мозги посредственностей.

Хуртиг вгляделся в костлявое лицо Симона. До сего момента он видел на нем только презрение, но теперь появилось что-то еще. Симону Сандстрёму было скучно. Все в жизни приелось.

Пришло время задать прямой вопрос.

– Убийца – ты?

Тут в глазах Симона проскочила какая-то искра.

– Нет, не я. Убийство, в отличие от самоубийства, контрпродуктивно. Самоубийство эффективно, потому что оно заразно. Убийство пугает, из-за него люди боятся смерти, тогда как самоубийства замалчиваются, их классифицируют как несчастные случаи или психические заболевания. На самом деле самоубийство – это не что иное, как намеренное искоренение жизни. Чистое презрение к жизни. Распространи эту мысль среди как можно большего числа людей – и дальше она будет распространяться сама. Если ты посмотришь на эти самоубийства менее предвзято, то обнаружишь, что у всех, кто слушал кассеты, были схожие убеждения.

– Какие?

– Понимание, что человек предназначен для чего-то большего, чем жить. – Симон лег на диван.

– Что ты делал в прошлую пятницу?

– Был в Энгельхольме. Мы играли в клубе, который называется «Кристиан Тиран».

Это соответствовало тому, что говорила Ванья, и Хуртиг подивился честности Симона.

– И вы оставались там всю ночь? Где вы спали?

– Это хоть к чему-нибудь имеет отношение?

– Мне просто интересно.

– Я спал на берегу.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

Симон поразмыслил, провел пальцами по длинным волосам, и кривая улыбка вернулась.

– Ванья вполне сойдет. Она была со мной на берегу. Ты бы лучше с ней поговорил.

Несмотря на прямые ответы, исполняющий обязанности комиссара полиции Йенс Хуртиг не мог окончательно исключить Симона Сандстрёма из списка подозреваемых в убийстве, но человек Йенс Хуртиг – мог. Юнец, развалившийся на диване, конечно, оказывал негативное влияние на иных запутавшихся подростков, но это не делало его преступником. И все же Хуртиг должен был забрать Симона в Крунуберг на допрос. Но по подозрению не в убийстве, а в распространении наркотиков.

– Ладно. Будем надеяться, что она скоро объявится. – Хуртиг сделал паузу и отвернулся.

В ту же минуту Симон рванулся с дивана и перевернул расколотый столик.

На какую-то секунду Хуртига охватил паралич бездействия; он увидел, как Симон выбегает в прихожую. Бросившись следом, Хуртиг споткнулся о столик и беспомощно растянулся на полу.

– Проклятье! – завопил он. В руки воткнулись осколки.

В открытую настежь входную дверь было видно, что Симон уже на балконе.

Шварц, услышав шум, выскочил из ванной, и Хуртиг приказал догнать Симона. Черт, черт, черт, думал он, счищая осколки с рук и хватаясь за телефон.

Звонок в центральную диспетчерскую. Наряд полиции и оснащенная рацией машина уже в пути.

Через пять минут из внешнего коридора послышался голос Олунда; встречая его у входной двери, Хуртиг понял: что-то пошло не так.

Чудовищно не так.

Симон

Квартал Вэгарен