Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему - Пол Мейсон (2015)

Энгельс говорил, что рабочие стали умеренными потому, что им «досталась часть преимуществ» британской имперской власти. Не только квалифицированные рабочие, которых он характеризовал как «рабочую аристократию», но и широкие народные массы, которые, как считал Энгельс, также получали выгоду от снижения реальных цен, обеспечивавшегося Британской империей. Тем не менее он полагал, что сравнительное преимущество Великобритании носит временный характер и что привилегии квалифицированных рабочих тоже будут временными.

Вместе с тем в остальной части развитого мира в рабочей среде он мог видеть лишь такой уровень бунтарства и отчуждения, который был характерен для периода до 1848 года. Поэтому в конце 1880-х годов Энгельс предпринял вторую попытку осмыслить тот факт, что коммунизм рабочего класса так и не появился: Великобритания подкупила своих рабочих, используя свою имперскую власть, но, когда весь остальной мир догонит Великобританию, умеренность исчезнет.

Такое прочтение ситуации было практически полностью неверным. Во второй половине XIX века квалифицированный труд, пассивность и политическая умеренность распространились среди рабочих всего развитого мира. Мы можем опираться на бесчисленное количество страноведческих исследований, самые подробные – написаны в Канаде.

Рассказ Грегори Кили о бондарях из Торонто показывает, как профсоюз установил цену труда в каждой мастерской. Переговоров о зарплате не было. Бондари встречались, представляли прейскурант цен, а хозяева должны были либо принять его, либо начать массовые увольнения. Хотя рабочая неделя длилась шесть дней, бондари, как и все другие квалифицированные рабочие, регулярно брали «синий понедельник», т. е. неофициальный выходной после попойки в воскресенье вечером.

На своей работе они пользовались полной автономией. Они владели своими инструментами – стачка заключалась в том, что они «забирали свои инструменты из мастерской». Они строго контролировали доступ к обучению ремеслу. Они сокращали выпуск продукции в период экономического спада, чтобы удержать зарплаты. Они добивались всего этого благодаря тайным собраниям, масонским рукопожатиям, клятвам, ритуалам и полной солидарности.

А профсоюзы были лишь базовым слоем сложной мозаики институтов. Брайан Палмер в исследовании рабочих Гамильтона (Онтарио) пишет:

Культура рабочего человека XIX века включала в себя богатую ассоциативную жизнь, институционализированную в дружеском обществе – в институтах мастеровых, спортивных братствах, пожарных командах (т. е. добровольных пожарных бригадах) и клубах рабочих. Дополняли эти формальные отношения менее структурированные, но столь же осязаемые связи на работе, связи соседства, родства, которые проявлялись в совместном распитии пива или в шумных и шутливых вечеринках (в стиле Панча и Джуди)[263].

Неформальный контроль на рабочем месте – не только над зарплатами, но и над самой работой – распространился даже в новых отраслях промышленности[264].

Столь невероятный уровень неформального рабочего контроля не был случайным – его создали новые технологические процессы, появившиеся в середине столетия. Ключевые технологии второй длинной волны – телеграф, паровозы, печатание, литье чугуна и тяжелое машиностроение – были ручными по своей сути, а значит, крепкие руки и опытный ум имели жизненно важное значение. «Мозг управленца под шляпой рабочего человека» – этот лозунг рабочего класса вполне отражал реальность.