Крик дьявола - Уилбур Смит (1968)

– Не поверит, – согласился Мтопо. – Наверняка не поверит. Но ты все-таки скажи ему.

25

Послание старшего брата повергло Саали в ужас на грани паралича. Он знал, что Мтопо отличался «черным» чувством юмора, да тут еще и разлад, возникший у них из-за этой женщины – Гиты, – сочной четырнадцатилетки, сбежавшей из деревни Мтопо два дня спустя после «вступления в должность» его младшей жены по причине того, что Мтопо оказался импотентом и от него воняло, как от гиены. Теперь она стала достойным пополнением рядов домочадцев Саали. Саали был убежден, что истинный смысл послания брата заключался в том, что новый немецкий комиссар обладал лютым нравом льва, который не только не удовлетворится повешением кого-то из стариков, но доберется и до самого Саали. И даже если ему удастся избежать петли, он лишится всего – с трудом накопленного серебра, шести слоновьих бивней, стада коз, дюжины мешков белой соли, медной болванки, двух изготовленных в Европе топоров, рулонов парусины – словом, всех своих сокровищ! Потребовались поистине героические усилия, чтобы совладать с отчаянием и хоть как-то к этому подготовиться.

Аскари Мохаммеда поймали Саали, когда тот уже направлялся в буш, и, представ перед Себастьяном Олдсмитом, он залился горючими слезами, которые заструились по его щекам, падая на грудь.

К слезам Себастьян был очень восприимчив. Несмотря на протесты Мохаммеда, он всучил Саали двадцать серебряных эскудо. Саали понадобилось минут двадцать, чтобы прийти в себя от шока, после чего он, в свою очередь, сам потряс Себастьяна, предложив ему на время попользоваться по своему усмотрению той самой Гитой. Сама молодая леди присутствовала в момент данного предложения и определенно была искренне этому рада.

Себастьян вновь поспешил отправиться в путь со своей свитой, пребывавшей теперь уже в весьма удрученном состоянии. Мохаммед, воззвав к Всевышнему, дал волю своему недоумению.

Бой барабанов, бегуны, спешащие по испещренному во всех направлениях тропинками бушу, глашатаи, перекликавшиеся между собой с верхушек холмов высокими голосами, разносящимися на многие мили вокруг – вести разлетались повсюду. В деревнях – одна за другой – поднималось невероятное оживление, и местные жители гурьбой выбегали встречать чокнутого германского комиссара.

К этому времени Себастьян уже в полной мере наслаждался собой. Ему было необычайно приятно делать подарки этим простым милым людям, которые искренне радовались ему и, в свою очередь, норовили всучить нехитрые дары – то костлявую курицу, то с полдюжины яиц, то миску сладкого картофеля или калебасу пальмового вина.

Однако мешок Санта-Клауса – или, точнее, его кисет – вскоре оскудел, и Себастьяну пришлось призадуматься над тем, как дальше бороться с невзгодами и нищетой в каждой посещаемой им деревне. Он было начал выдавать письменные освобождения от налогов – «…податель сего освобождается от уплаты жилищного налога сроком на пять лет…» – но вскоре понял, что они могли обернуться «смертельными индульгенциями». Он мысленно содрогнулся, представив, что Герман Фляйшер мог бы сделать с предъявителем подобного «документа».

Наконец решение пришло ему в голову. Эти люди страдали от голода. Он мог бы дать им еду. Он мог бы дать им мясо.

Это действительно являлось наиболее желанным товаром из всего, что мог бы предложить Себастьян. Несмотря на разнообразие животного мира и повсеместного обилия дичи, этим людям катастрофически не хватало белка. Используемые ими примитивные методы охоты были настолько неэффективны, что добыча одного-единственного зверя становилась весьма редким событием, по большей части даже случайностью. Когда тушу приходилось делить на двести – триста голодных ртов, каждому доставалось всего по несколько унций. Как мужчинам, так и женщинам порой приходилось, рискуя жизнью, отгонять львиный прайд от своей законной добычи ради нескольких кусков драгоценной пищи.