Крик дьявола - Уилбур Смит (1968)

– Плевать! – во флинновской манере отозвался Себастьян. – Говори, что хочешь! – И он благодушно так шлепнул Мохаммеда ладонью промеж лопаток, что тот чуть не рухнул наземь. После этого Себастьян не обронил ни слова, однако то и дело улыбался и удивленно мотал головой. Мохаммед был встревожен не на шутку.

Переправившись через Рувуму в позаимствованных каноэ, они остановились на ночлег на противоположном берегу. Мохаммед дважды за ночь просыпался и подползал к Себастьяну, чтобы проверить его состояние. Каждый раз он обнаруживал, что Себастьян крепко спал с легкой, едва заметной в серебристом лунном свете улыбкой на губах.

На следующее утро Мохаммед, остановив колонну в густой зелени, прошел в ее конец поговорить с Себастьяном.

– Там – деревня Мтопо, – сказал он, указывая вперед. – Уже виден дым костров.

От дыма над деревьями была заметна сероватая пелена, слабо донеслось собачье тявканье.

– Хорошо. Идем. – Водрузив на голову шлем, Себастьян стал натягивать сапоги.

– Сначала я отправлю аскари окружить деревню.

– Зачем? – удивился Себастьян.

– Иначе к нашему приходу там никого не будет. – Будучи на службе в германской армии, Мохаммед участвовал в кампаниях по сбору налогов.

– Ну, если ты считаешь, что так надо… – усомнился Себастьян.

Полчаса спустя Себастьян в комичном виде германского офицера ввалился в деревню Мтопо и был весьма удручен оказанным ему там приемом. Его появление ознаменовал безобразный хор, в который слились стенания двух сотен людей. Некоторые стояли на коленях, но все как один заламывали руки, терзали грудь и разными прочими способами демонстрировали крайнее отчаяние. В дальнем конце деревни под присмотром Мохаммеда и двух аскари ждал вождь.

Он оказался стариком с шапочкой густой седины на голове и изможденным телом, покрытым сухой, словно пергамент, кожей. Один глаз блестел, пораженный тропической офтальмией, а сам он определенно находился в состоянии крайнего возбуждения.

– Я падаю и ползаю ниц перед тобой, прекрасный и милосердный господин, – поприветствовал он Себастьяна и распластался перед ним в пыли.

– Ну, так-то уж, пожалуй, не стоит, – пробормотал Себастьян.

– Я и жители моей бедной деревни приветствуют тебя, – жалобно заскулил Мтопо, горько сетуя, что был застигнут врасплох. Он никак не ожидал сбора налогов в ближайшие пару месяцев и совсем не позаботился о том, чтобы должным образом прибрать свои богатства. У него в хижине были зарыты тысяча серебряных португальских эскудо и примерно вполовину меньшее количество дойчмарок. Торговля вяленой рыбой, выловленной его рыбаками в Рувуме, шла довольно бойко и являлась выгодным промыслом.

Горестно поднявшись на старые колени, он подал знак двоим из своих жен принести скамеечки и калебасы с пальмовым вином.

– Этот год был полон напастей, эпидемий и голода, – начал Мтопо заготовленную речь, после того как Себастьян, усевшись, немного пришел в себя. Она заняла около пятнадцати минут, и скромных познаний Себастьяна в суахили вполне хватило, чтобы понять, о чем тот говорил. Он был растроган до глубины души. Под воздействием пальмового вина и вследствие этого более эмоционального восприятия действительности он почувствовал, что всем сердцем проникся к этому старому человеку.

Пока Мтопо говорил, остальные жители деревни, бесшумно рассредоточившись, забаррикадировались в своих хижинах. Не стоило обращать на себя лишнего внимания во время отбора кандидатов на виселицу. В деревне воцарилась скорбная тишина, изредка нарушаемая лишь хныканьем младенца да злобным ворчанием пары обшарпанных псов, не поделивших шматок требухи.

– Манали, – встрял Мохаммед, нетерпеливо прерывая длинный перечень свалившихся на голову старика несчастий, – позвольте, мы обыщем хижину.