Неукротимый, как море - Уилбур Смит (2009)

Николас не мог долго таить обиду — в такой обстановке он не сумел заставить себя размышлять о ее предательстве, так что смех звучал неподдельно, а тепло встречи было искренним. Пройдя в небольшую комнату, отведенную под неформальные ужины, они расселись за столом столь непринужденно, что, казалось, их перенесло обратно во времени, в счастливые, почти забытые годы.

Имелись, впрочем, моменты, которые могли покоробить, однако интуиция Шантель была развита настолько, что женщина легко и деликатно обходила подводные камни. Она обращалась с Николасом как с почетным гостем, а на роль хозяина дома поставила сына. «Питер, дорогой, ты не мог бы разрезать мясо?» И тут же гордость и чувство собственной значимости переполняли мальчика, хотя по окончании его возни с птицей казалось, что та угодила под ножи комбайна. Шантель угощала фаршированным цыпленком по-креольски, из вина выбрала шабли, которое не вызывало каких-либо особых ассоциаций с прошлым. Музыкальным сопровождением они были обязаны Питеру. «От таких звуков можно язву заработать», — негромко бросил Николас в сторону Шантель.

Питер устроил арьергардное прикрытие, доблестно сопротивляясь течению времени, но даже он был вынужден сдаться, когда отец сказал:

— Пойдем, я тебя уложу.

Питер чистил зубы с впечатляющим старанием. Если бы не протесты Ника, это занятие затянулось бы далеко за полночь. Наконец мальчик оказался под одеялом. Ник нагнулся над ним, и сын обеими руками обнял его за шею.

— Я так счастлив, — прошептал Питер и до боли прижался к отцовским губам. Тут же, без перехода, мальчик выпалил: — А правда здорово, если бы у нас всегда так было? Чтобы тебе не надо было уезжать?

Шантель сменила диковатую музыку на приглушенные мелодии Листа, и когда Ник вернулся в комнату, она уже наливала ему коньяк в тонкостенный хрустальный бокал.

— Ну как он, утихомирился? — спросила она и почти тут же ответила самой себе: — Он прямо с ног валился, хотя и не понимал этого.

Шантель принесла Николасу коньяк, затем отвернулась и вышла на террасу. Ник последовал за ней и встал бок о бок у каменной балюстрады. Воздух был чистым, но прохладным.

— Как красиво, — заметила она. От луны расходилась широкая серебряная дорожка по морю. — Я всегда думала, что это тропинка к моим мечтам.

— Дункан, — сказал он. — Давай-ка поговорим о Дункане Александере.

Шантель поежилась и скрестила руки на груди, зябко обняв свои плечи.

— Что ты хочешь знать?

— На каких условиях ты передала ему контроль над своими акциями?

— В качестве агента, моего личного агента.

— Доверенность была генеральной?

Она кивнула.

— Оговорка о возможности отмены есть? — спросил Ник. — В каком случае контроль может вернуться к тебе?

— При разводе, — ответила она, затем покачала головой. — Но вряд ли суд станет возражать против отмены доверенности, если я на это решусь. Уж слишком она старомодная, викторианская. Я в любой момент могу обратиться за решением о снятии с Дункана агентских полномочий.

— Пожалуй, ты права, — согласился Николас. — Однако на это может уйти год, а то и больше, если только не удастся доказать его mala fides[16] — к примеру, что он сознательно нарушил оказанное ему доверие.

— А я могу это доказать, Ники? — Она повернулась к нему всем корпусом и вскинула лицо. — Он предал мое доверие?

— Этого я еще не знаю… — осторожно пробормотал Николас, но Шантель тут же прервала его:

— Я такая глупая, правда? — Ник промолчал, и тогда она продолжила срывающимся голосом: — Я знаю, что ничем не смогу восполнить тебе это, но верь мне, Николас… пожалуйста, верь мне! За всю свою жизнь я ни о чем не сожалела так сильно…

— Дело прошлое, Шантель. Все кончено. Нет смысла оглядываться назад.

— В мире нет другого такого человека, который бы вел себя как ты, который бы за обман и предательство отплатил помощью и поддержкой. Я всегда хотела тебе это сказать.