Птица не упадет - Уилбур Смит (1977)

Он все еще смеялся, но его дыхание стало неровным, губы растянулись в гримасе похоти и возбуждения, обнажились квадратные белые зубы.

Он прижался ртом к ее рту, и тут начался кошмар, в котором она не могла ни шелохнуться, ни закричать. Его зубы болезненно нажали на ее губы, Буря почувствовала на языке солоноватый металлический вкус собственной крови и начала задыхаться; его руки на мягком шелке ее грудей были твердыми и жесткими, как гранит, и она, снова ожив, тщетно хватала его за запястья, пытаясь оторвать от себя эти руки.

— Да, — прохрипел он задыхаясь. — Дерись. Сопротивляйся. Да. Да. Правильно, дерись, отбивайся!

Голос Хобди вырвал ее из оцепенения ужаса, и она снова закричала.

— Да, — прохрипел он. — Давай! Кричи!

Он повернул ее, заставил опуститься на колени, схватил за спину, и ее тело выгнулась, точно лук, волосы свесились до земли. Изгиб ее горла был мягким, белым, уязвимым. Хобди впился губами в это горло.

Она была беспомощно прижата, и одной рукой он задрал ее широкую деревенскую юбку выше пояса.

— Кричи! — хрипло шептал он. — Кричи еще!

И Буря, не веря себе, почувствовала, как его толстые коричневые пальцы, мозолистые и нарочито грубые, проникают в ее тело. Казалось, они рвали ее самые нежные, самые укромные места, как когти орла, она закричала и кричала не останавливаясь.

* * *

Марк потерял их в лабиринте кустов, и много минут его окружала тишина.

Он стоял с непокрытой головой, тяжело дыша, прислушиваясь всем своим существом к тишине. В его глазах было дикое выражение, он ненавидел себя за то, что поддался на уговоры Бури.

Он знал, как опасен этот человек, убийца, хладнокровный опытный, и послал девушку, молодую и нежную, подманить его.

Тут совсем близко, в кустах, закричала Буря, и с огромным свирепым облегчением Марк сорвался с места.

В последнее мгновение Хобди услышал его приближение, выпустил стройное оскверненное тело Бури и с невероятным проворством повернулся, присел, как борец-тяжеловес, поднял руки, согнул плечи, толстые и гибкие от мощных мышц.

Марк взмахнул оружием, приготовленным накануне вечером; это была длинная «сосиска» из сырой шкуры, с дважды зашитыми краями, наполненная свинцовой дробью. Она весила два фунта и при взмахе свистнула, как крылья дикой утки; Марк размахнулся и ударил, страшный гнев и ненависть усилили его удар.

Хобди выбросил правую руку наперехват. Кости его предплечья с резким треском лопнули, но не предотвратили удар, и свинцовый мешок попал в лицо Хобди.

Если бы сломанная рука не смягчила удар, Хобди был бы убит. А так лицо его обмякло, голова запрокинулась, шея напряглась и вытянулась.

Хобди бросило на стену кустов, и длинные изогнутые шипы с красными кончиками разорвали его одежду и плоть и удержали на месте; он повис, как тряпичная кукла, опустив руки, свесив ноги, подбородок опустился на грудь, и крупные капли крови покатились по рубашке и животу, оставляя темные полосы на комбинезоне защитного цвета.

* * *

Когда они несли Хобди к дороге, где под нависшим утесом Ворот Чаки на южном берегу Бубези стояли две машины, пошел дождь. Первые крупные теплые капли ударили по обнаженной коже. Дождь все усиливался, превратив поверхность дороги в расплавленный шоколад, и они скользили под тяжестью своей ноши.

Ноги Хобди были скованы наручниками, которые Марк использовал, когда задерживал браконьеров. Здоровая рука наручниками же была прикована к кожаному поясу на талии, вторая висела на грубой перевязи.

Марк пытался заставить его идти, но Хобди либо притворялся, либо действительно был слишком слаб. Его лицо было гротескно обезображено — свернутый на сторону нос распух, глаза почти закрылись и были окружены черными кровоподтеками, губы тоже распухли под коркой свернувшейся крови; во рту зияли дыры на месте четырех или пяти зубов, выбитых страшной силой удара Марка.