Слишком поздно - Алан Александр Милн (1939)

Сколь чудесны законы природы!

Нам это казалось ужасно смешным и ироничным, пока дотошный Кен не заметил, что природное не может быть чудесным — тут внутреннее противоречие. Я с неохотой признал его правоту, жалея, что сам не додумался, особенно когда Кен предложил на замену идеальный вариант: «непостижны». Теперь настала моя очередь самоутверждаться. Я сказал, что выражение «несчастная утка» не совсем удачно. В нем есть оттенок обреченности — когда спасения нет, опускаются руки. Гораздо смешнее, если утка постоянно тщится стать жаворонком и постоянно терпит фиаско, однако все-таки не теряет надежды. Тут нужно что-нибудь вроде «прекрасная», или «достойная», или… О! Нашел: «дерзновенная». «Дерзновенная утка, доныне ты сердцу мила», — повторяли мы вновь и вновь со всем пылом восторга.

Вот еще пример — стихи, которые мы опубликовали в журнале «Гранта», когда я учился в Кембридже (написанные, кстати, тем же размером). Речь в них шла о том, как молодой джентльмен космополитического склада признается в любви.

Он ее звал (на латыни) что-то-там-иссима,

Лучшей из лучших (по-гречески) звал,

Поцелуя просил по-испански — да разве то мыслимо?

Как неприлично, ах, право, ну просто скандал!

И так далее, в том же ключе. Идея стихотворения принадлежала Кену, и он сочинил такую первую строфу:

Расскажу вам, как Джонс подарил свое сердце красавице,

Следом за нею ходил он, тщедушный холерик.

Комплименты на всех языках говорил и старался понравиться,

Островных патриотов кругом доводя до истерики.

Я переделал последнюю строчку: «Были у Джонса две тетки в Латинской Америке». Сравните эти два варианта, и вы получите представление о том, какие именно писательские качества каждый из нас вносил в совместную работу.

3

Восемнадцатого января мне исполнилось восемнадцать. Кен прислал в подарок записную книжку и прелестные хвалебные стихи в обычном для нас шуточном стиле. Они, как и многое другое, навеки ушли из моей памяти. Жаль, что я не могу поместить их здесь — не для собственного прославления, а в честь Кена. Впервые в жизни я возвратился в школу почти счастливым.

Сперва мы предложили свои услуги «Панчу», но в «Панче» нас не оценили, и тогда мы обратились в школьный журнал «Елизаветинец». Мы публиковали стихи и пародии под инициалами «А. К. М.». Как раз в то время, весьма удачно для нас, один выпускник Вестминстерской школы постоянно присылал редактору свои «серьезные» стихи, о которых мы были самого невысокого мнения. Четыре строчки из его оды на смерть выдающегося современника так врезались нам в память, что мы еще долго цитировали в разговорах друг с другом эти поразительные вирши. Даже и сейчас… Вот:

Был он старше, и притом — разница во взглядах.

В спорте он блистал, а я тихим был, нешумным.

В город он гулять ходил в щегольском наряде,

Я же с книгой у огня предавался думам.

Сразу и не поймешь, кто кому посвящает оду. Если бы Теннисон столько же рассказал о себе в оде герцогу Веллингтону!

При Ватерлоо он гулял в сапогах и шпорах,

Скромно дома я сидел, муз к себе сзывал.

Чертыхался громко он в походных разговорах,

У камина я в тиши оду сочинял.

Как мы покуражились над этим стихотворцем! Наш редактор был старостой школы, а я, по сути, его первым заместителем, так что все произведения А. К. М. выходили в печать бесперебойно. Как-то я даже уговорил редактора опубиковать стишки какого-то бездарного соперника, чтобы в следующем номере могла появиться наша пародия.