Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи - Батист Болье (2013)

В животе что-то зашевелилось: “Уже?”

– Алло!

Я услышал хриплый голос. Умирающая пациентка потревожила спящего онколога, доктора Роншара, слепого врача, заведующего паллиативным отделением. Он человек непростой и работает только ночью…

– Пациентка, которую ты так любишь, из седьмой палаты…

– Да?

– Ее состояние ухудшилось. Все признаки септического шока. С учетом ее заболевания мы ничего не будем предпринимать. Я прописал полагающийся в таких случаях уход, чтобы ей было полегче. И всё.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Если только ты не пожелаешь продлить ее мучения.

Я прокричал в трубку:

– Вы не понимаете! Ее сын скоро приедет! Он должен быть с ней, когда ей… когда она…

– Ее сын?

– Тома. Он студент-медик, у него закончилась стажировка в Рейкьявике. Он там застрял из-за вулкана. Или в Нью-Йорке, я точно не знаю. Где-то по ту сторону Атлантики. В самолете… Он скоро приедет… Он…

Внезапно меня словно осенило: я догадался, что сейчас мне скажет доктор Роншар:

– Что ты говоришь? У нее не осталось родных, ее сын погиб десять лет назад. Он был по студенческому обмену в Исландии, это так. Поехал на каникулы в Европу, потом в Америку. Он был на борту UA 175, который протаранил башни-близнецы. Ну ладно, пока, я хочу спать, к тому же боюсь призраков.

Он положил трубку.

Сыну Жар-птицы двадцать четыре. Для нее ему уже десять лет по-прежнему двадцать четыре, как в тот день, когда самолет врезался в башню, превратив ее в вулкан.

У меня голова пошла кругом, я прозрел.

Ночь не даст солгать.

6 часов утра,

в моей львиной голове

Говоря о Жошуа, доктор Спрут Кихот использовал термин “внезапная смерть”. Следовало бы говорить о ней во множественном числе. Потому что она настигает младенцев, детей, подростков, молодых женщин, зрелых мужчин…

Ночью или во время сиесты, когда человек спокойно засыпает, чтобы больше не проснуться.

Начинают искать причины, делают вскрытие, копаются в организме, пытаясь разобраться: ничего. Ни сердечной недостаточности, ни лекарств, ни наркотиков, ни бактерий, ни вирусов. Только огромный разрез, словно вопросительный знак, через всю грудную клетку.

Неизбежно приходит момент, когда неведомо откуда возникают оценочные слова: одно из них – “странная”. Странно, когда кто-то так умирает. Еще появляется слово “несправедливость”. Несправедливо, когда кто-то так умирает.

Есть еще слово, которое терпеть не могут ученые: сверхъестественная. Возьмем на себя смелость сказать: когда кто-то так умирает, это из области сверхъестественного. Из той же серии, что внезапное возгорание.

Однажды “внезапную смерть” как-нибудь назовут, например, заявят: “Во всем виноват вирус X-42OH17”, и она обретет более определенное название, состоящее из букв и цифр. У родственников появится объект для ненависти – некая болезнь, одна среди множества других.

Часть нашего существования сводится к слову “принять”. От отрицания к отрицанию, от маленьких уступок к большим лишениям – как принять непоправимое?

Больница – удобный повод понять, что в человеке человеческого. Например, чтобы узнать, что значит быть человеком, нужно слышать, какие слова произносят родственники (я их записываю), когда им сообщают печальное известие.

Встречаются эгоисты вроде родных месье Юпитера, девяносто шесть лет, бронхиальная инфекция:

– Никаких разговоров, реанимируйте его!

Или мужа мадам Сатурн:

– Что со мной будет без нее?

Бывают холерики, такие, как брат месье Меркурия, очень старенького и парализованного:

– Вы просто кучка бездарей!

Или сына мадам Венеры:

– Это невозможно!

Бывают фаталисты вроде жены месье Люна, агронома, попавшего под комбайн среди поля:

– Такова жизнь…

Бывают матери, например мать месье Марса (семнадцать лет, разбился на автомобиле), которая упала в обморок на руки мужа: