Последний пир - Джонатан Гримвуд (2013)

Он порадовался моему чудесному спасению, написал о невзгодах, закаляющих человеческий дух, и закончил тем, что отдал дань уважения моим похитителям — все-таки они преследовали благородную цель. Как он понял, я теперь лично знаком с Паскалем Паоли, и ему хотелось узнать мое мнение об этом человеке, его последователях и политических взглядах. Он слышал, что Паоли дал женщинам Корсики право голоса на выборах и что они не только воюют плечом к плечу с мужчинами, но и командуют отрядами. Вольтеру хотелось знать, видел ли я все это своими глазами. «Думается, главное оружие корсиканцев — их отвага. Она столь велика, что в последней битве на реке Голо они соорудили вал из убитых солдат, дабы успеть перезарядить орудия. Храбрецов на свете много. Но отвага, подобная этой, присуща лишь поистине свободным людям». Читая эти строки Вольтера, я вспомнил слова старика-корсиканца, с которым мы шли к Понте-Нуово. «Война касается всех». Впервые в жизни я задумался, правильную ли сторону выбрал.

Как я и надеялся, в первую же ночь ко мне пришла Манон. Она была моя жена, маркиза, она воспитывала моих детей и хозяйничала в замке д’Ому не хуже любой корсиканки, чей муж пал жертвой вендетты. Шарлот в своем письме не раз подчеркивал, что она прекрасно справлялась со своими обязанностями.

Манон один раз стукнула в дверь, распахнула ее и немедленно затеяла ссору.

— Почему ты не писал? Ты должен был писать!

— Манон, меня держали в плену!

— С того дня, как ты покинул наш замок? До сего утра? Ты был в плену все это время? Тебе связали руки и не давали бумагу?

— Меня схватили, как только я высадился на острове. Почти сразу.

— Мог бы написать до того. Из Версаля. И ты мог написать, как только тебя освободили. Когда это произошло? Десять дней назад? Раньше?

Она стояла в белой ночной сорочке на пороге между моей спальней, которая раньше всегда была нашей, и гардеробной, где теперь спала Манон. Она стиснула руки в кулаки и подбоченилась, как разгневанное дитя. Вздохнув, я выбрался из постели и подошел ее обнять. Она меня оттолкнула.

— Почему ты не писал?!

Ее гнев показался мне немного искусственным.

— Что стряслось?

— Как что?! Я думала, ты умер!

— Манон. Что стряслось?

В ее глазах горел вполне искренний гнев, но по какому-то иному поводу. Впрочем, насчет писем она была права. Мне следовало написать ей и перед отъездом из Версаля, и из Кальви, и когда граф де Во послал во Францию гонцов с вестью о моем спасении. Однако злилась Манон по какой-то иной причине. Причем злилась на себя. Я знал ее одиннадцать лет, восемь из которых мы были любовниками, а пять — мужем и женой.

— Манон, объяснись.

Мое раздражение придало ей храбрости. Вскинув подбородок, она ответила:

— Шарлот приезжал. — То, что она назвала его по имени, а не герцогом де Со или просто герцогом, сразу же меня насторожило.

— Шарлот?

— Да. Месяц назад. Он хотел лично сообщить, что кампания графа де Во против Паскаля Паоли близится к концу. Он знал, что я все еще надеюсь на твое возвращение, однако считал это маловероятным. Он решил быть со мной честным — хотя бы из уважения к тебе. А я… — Манон помедлила. — Я сказала: «Вдруг он все-таки спасся?»

— И?

— Шарлот сказал, если ты еще жив, корсиканцы все равно убьют тебя, лишь бы не отдать французам. Он плакал, когда это говорил. — Манон взглянула на меня, и тут уж я увидел в ее глазах неподдельную досаду. — Ты не представляешь, как он тобой дорожит! Шарлот пообещал мне поддержку и защиту. Он согласился найти Элоизе достойного мужа, а Лорана воспитывать как родного сына, взяв на себя управление замком д’Ому до его совершеннолетия.

— Манон, что случилось?

— Мне было одиноко!

Она отвернулась, помолчала немного и шепотом продолжила:

— Тебя не было целый год. И мне стало одиноко. — Манон едва заметно пожала плечами, не поднимая глаз от пола. — Он сказал, ты умер. Я ему поверила. А теперь…