Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер (1946)

Месье Принц — это принц Конде, представитель младшей ветви Бурбонов. Хорнблауэр начал уже ориентироваться в запутанных связях французского общества, на котором тяжело отразились завихрения прошедшего века. «Неужели я единственный, кто воспринимает их как вышедший из употребления анахронизм?» — подумал он. Месье Принц. Месье Герцог — это, насколько помнится, герцог Бурбонский? Месье — просто месье, без каких-либо титулов — это граф Артуа — брат и наследник короля. Далее: Монсеньор — это герцог Ангулемский, сын Месье, который однажды, если его отец переживет его дядю, может стать дофином. Само слово «дофин» было анахронизмом, отдававшим чем-то из Темных веков. А Хорнблауэр понимал, что будущий дофин — человек совершенно недалекого ума, характерной чертой которого является пронзительный безрадостный смех, напоминающий кудахтанье курицы.

Тем временем они уже спустились по ступенькам, где их встретил Браун, чтобы помочь забраться в карету.

— В британское посольство, Браун, — сказал Хорнблауэр.

— Слушаюсь, милорд.

С первого же дня новый титул не вызвал у Брауна никаких затруднений. Хорнблауэр раздраженно подумал, что поставил бы что угодно на то, что у Брауна проскочит привычное «есть, сэр». Но Браун был слишком сообразителен, чтобы совершить такую глупость. Хорнблауэра удивляло, почему он остался служить при нем, когда вполне мог сделать карьеру.

— Ты не слышишь ни слова из того, что я говорю, — упрекнула его Барбара.

— Прости меня, дорогая, — признался Хорнблауэр: оправдываться было нечем.

— Это действительно очень важно, — продолжала Барбара, — Артур отправляется в Вену, чтобы представлять нас на конгрессе. Кастльро возвращается к управлению страной.

— Артур оставляет посольство? — спросил Хорнблауэр, чтобы поддержать разговор. Карета громыхала по мостовой, огни, мелькавшие время от времени в окне, освещали одетую в мундиры всех цветов толпу Парижа, кружившуюся в водовороте наступившего мира.

— Разумеется. Это — намного важнее. Весь мир соберется в Вене, дворы всего света будут представлены там.

— Думаю, так, — произнес Хорнблауэр. Конгрессу предстоит решать судьбу всего мира.

— Об этом я и пытаюсь тебе сказать. Артуру там понадобится хозяйка — ведь ему, конечно, предстоят бесконечные приемы — и он попросил меня поехать с ним в этом качестве.

— О Боже! — Вежливый разговор привел его прямо на край пропасти.

— Это не кажется тебе замечательным? — спросила Барбара.

С губ Хорнблауэра уже готовы были сорваться слова «Конечно нет, дорогая», но в нем вдруг произошел переворот. Бесчисленное количество раз его жене приходилось приносить себя в жертву его профессии. Неужели так будет продолжаться и впредь? Барбара станет хозяйкой дома, где разместится самая важная делегация на этом самом важном на свете конгрессе. Как Хорнблауэр уже понял, семена дипломатии дают более обильные всходы в гостиных, чем кабинетах. Салон Барбары станет местом интриг и торговли. Она будет хозяйкой, Веллингтон — хозяином, а кем будет он? Кем-то еще более ненужным, чем сейчас. Хорнблауэр окинул мысленным взором трехмесячную перспективу салонов, балов, поездок на балет, при том, что он не войдет во внутренний круг общения, да и во внешний тоже. Ему не доверят секреты Кабинета, да у него и нет никакого желания иметь что-то общее со сплетнями и скандалами большой политики. Рыба, вынутая из воды — вот кем он будет — неплохое сравнение по отношению к морскому офицеру в салонах Вены.

— Ты не отвечаешь? — сказала Барбара.

— Будь я проклят, если пойду на это! — отрезал он. Странно, что при всем своем такте и интуиции, в редких спорах с Барбарой Хорнблауэр всегда прибегал к «тяжелой артиллерии», чтобы сразу расставить точки над «и».

— Ты не пойдешь на это, дорогой?

Само собой разумеется, пока она произносила эту короткую фразу, тон ее успел измениться с разочарованного до враждебного.