За чертой - Кормак Маккарти (1994)

Билли спешился, бросил поводья и, ступив под низкую притолоку, снял шляпу. Руки старика были сложены на груди, а ноги босы и связаны вместе шпагатом за большие пальцы, чтобы не распадались в стороны. Билли негромко позвал, обращаясь в темноту жилища, но эта комната и была весь дом. У стены стояло четыре пустых стула. На всем лежал слой тончайшей пыли. Высоко в задней стене было проделано маленькое окошко, он подошел и выглянул в него. Оказалось, оно выходит в патио, внутренний дворик. Там стоял старый катафалк с задранными вверх оглоблями, которые смотрели слегка даже назад, опираясь о кузов катафалка. Под открытым навесом в дальней стороне огороженного пространства стоял простой деревянный гроб на козлах, собранных из сосновых жердей. Крышка гроба прислонена к стене навеса. И гроб, и его крышка снаружи были выкрашены черным, но внутри ящик светился свежеструганым деревом, не прикрытым ни тканью, ни иной обивкой.

Билли обернулся и посмотрел на старика на его одре. Старик был усат; и его усы, и волосы были серебристо-седыми. Широкие и натруженные ладони сложены на груди. Нечищеные ногти. Темная и пыльная кожа, босые ноги с узловатыми, раздавшимися вширь ступнями. Надетый на него костюм на взгляд был ему маловат, а по покрою был таким, каких давно не носят даже в этой стране, так что, скорее всего, он этот костюм хранил всю жизнь.

Билли поднял какой-то маленький желтенький цветочек, по форме похожий на маргаритку, — такие встречались ему на обочинах, — посмотрел на цветок и на старика. В комнате стоял запах воска, чуть-чуть отдававший тленом. А еще в запахе чувствовалось что-то вроде послевкусия, как от жженой смолы.

— ¿Qué novedades ahora viejo?[771] — сказал он.

Вставил цветок в петельку нагрудного кармана рубашки, вышел и затворил за собою дверь.

Никто в городе не знал, что сталось с их девушкой. Ее мать переехала. Сестра уже много лет как сбежала в Мехико, и кто теперь может сказать, что преподнесла там судьба девушке из провинции. Под вечер по улицам снова двинулась свадебная процессия; на сей раз на козлах крытой телеги жених с невестой сидели рядом. Они проехали медленно, в сопровождении барабана и корнета (помимо скрипа телеги) — невеста в белой фате, жених весь в черном. Улыбки на их лицах выглядели гримасами, в глазах стыл страх. С виду они были больше похожи на популярных в этой стране фольклорных персонажей, пляшущих в костюмах с нарисованными на них белыми скелетами, как бы их собственными. Под медлительное кряхтение несмазанных ступиц повозка словно плыла, пересекала вброд сны их paisanos,[772] мало-помалу переплывая слева направо не дающую отдыха ночь, хотя ради нее одной они только и трудятся, к рассвету забываясь полуобморочным сном, придушенные храпом и неотвязной смутной тревогой.

Вечером старика вынесли из мертвецкой и захоронили на кладбище среди покосившихся гниющих старых досок, которые в этих суровых горных краях сходят за надгробия. Пра́ва gúero[773] находиться в рядах скорбящих никто не оспаривал, он всем молча кивал, а потом со всеми вместе переместился в низенькую лачужку, где был накрыт обильный стол с лучшим из того, что может предложить эта страна. Когда он стоял, прислонясь к стене, и ел тамалес, к нему подошла женщина и сказала, что ту девушку найти будет не так-то просто, потому что она известная bandida[774] и ее многие ищут. Говорят, в Ла-Бабикоре за ее голову даже объявлена денежная награда. Но многие верят в то, что та девушка одаривала бедных серебром и драгоценностями, а другие уверены, что она то ли ведьма, то ли иное исчадие Сатаны. Не исключено также, что ее и вовсе уже нет в живых, хотя, например, то, что ее будто бы убили в поселке имени Игнасио Сарагосы,{101} — это, конечно, явная неправда.

Он молча на нее смотрел. Это была простая деревенская молодуха. В бедном черном платье из бумазеи, не очень хорошо выделанной и плоховато окрашенной. Платье линяло, оставляя черные кольца у нее на запястьях.