Коммодор Хорнблауэр - Сесил Форестер (1945)

Хорнблауэр был взволнован и несколько рассеян — он стоял на шканцах, а флаг над его головой был приспущен в прощальном салюте «Клэму» — и наблюдал, как тендер удаляется в сторону Англии. Он смотрел, пока «Клэм» не скрылся из вида, а «несравненный», положив руля, двинулся к Риге и ко всем приключениям, которые ожидают их там. Хорнблауэр хорошо знал, что с ним происходит — он тосковал по дому, охваченный эмоциональной бурей волнения, как всегда, когда ему приходилось писать Барбаре. К тому же последние слова Уичвуда только добавили ему беспокойства — они лишний раз напомнили о том страшном грузе ответственности, который он несет. Будущее всего мира и само существование его родной страны может быть поставлено на карту в результате его действий. Если эта русская авантюра закончится поражением и катастрофой, каждый, кто захочет избежать ответственности, обвинит именно его — например, в политической близорукости и неспособности принимать правильные решения. Теперь он даже завидовал Броуну, который возвращался в Лондон под арестом в ожидании суда и возможной казни и с тоской вспоминал о маленьких неудобствах, столь сильно отравлявших ему жизнь в Смоллбридже. Хорнблауэр горько улыбнулся, когда из глубин памяти всплыла самая большая неприятность тех блаженных времен — необходимость принять поздравления от депутации фермеров и арендаторов. Он думал об искренней симпатии Барбары, об остром чувстве восторга, нахлынувшего на него, когда он понял, что маленький Ричард любит его и ищет его общества. А здесь, в море, он мог быть уверенным в преданности Буша и — порой даже чрезмерном — восхищении молодых офицеров.

Возвращаясь к реальности, Хорнблауэр заставил себя вспомнить, с какое дурацкое воодушевление в нем вызвал приказ, призывающий его обратно на службу, как с легким сердцем он оставил своего ребенка, радостное чувство — если уж говорить абсолютно откровенно — вновь обретенной независимости, с которым он покидал свою жену. Это великолепное ощущение, что он вновь сам себе хозяин, что больше не нужно подчиняться желаниям Барбары, испытывать неудобства от того, что у Ричарда режутся зубы — тогда все это казалось таким привлекательным. А теперь он горько жалуется в душе на тяжкий груз ответственности — неизбежная цена, которую приходится платить за независимость, ведь безответственность, что вполне в натуре вещей, абсолютно несовместима со свободой. Все это было очень хорошо и вполне логично, но… как бы он хотел сейчас оказаться дома. Хорнблауэр вдруг так живо почувствовал, будто рука Барбары легла на его руку, что через мгновение ощутил горькое разочарование — увы, это было всего лишь разыгравшееся воображение. Как бы он хотел сидеть с Ричардом на коленях, с малышом, который визжит от восторга и заливается смехом над великолепной шуткой — когда его слегка щипают за нос. И он не испытывает ни малейшего желания рисковать своей репутацией, своей свободой и самой жизнью в запутанных комбинациях с этими непредсказуемыми русскими в таком Богом забыто уголке мира, как Рига. Да, кстати — тут в нем неожиданно пробудился новый интерес — сейчас, пожалуй, стоило бы спуститься в каюту и перечитать «Наставления мореплавателям» для подходов к Риге, а заодно и повнимательнее изучить карту Рижской бухты…

Глава 17