Анж Питу - Александр Дюма (1851)

Жильбер вскочил и провел ладонью по лбу. На него нашло какое-то непонятное помрачение.

От мальчика не ускользнуло смятение отца, напугала его бледность.

– Вот видите, папа, я зря рассказал вам о своих безрассудствах.

– Нет, нет, мой мальчик, напротив, – запротестовал доктор. – Чаще рассказывай мне о них, рассказывай всякий раз, когда видишь меня, и мы постараемся тебя вылечить.

Себастьен покачал головой.

– Вылечить? А зачем? – спросил он. – Я привык к этому видению, оно стало частью моей жизни, я полюбил его, хотя оно убегает от меня, а иногда мне даже кажется, что оно меня отвергает. Не надо меня лечить. Вы можете снова покинуть меня, отправиться в путешествие, опять возвратиться в Америку. А с этим видением я не так одинок.

– О Господи! – прошептал доктор и, прижав к груди голову Себастьена, сказал: – До свидания, мой мальчик. Надеюсь, нам больше не придется разлучаться, ну, а если мне нужно будет уехать, я постараюсь взять тебя с собой.

– А моя мама была красивая? – спросил мальчик.

– Да, очень красивая, – сдавленным голосом ответил доктор.

– И вы ее любили так же, как я люблю вас?

– Себастьен, никогда не спрашивай у меня про свою мать! – воскликнул Жильбер.

В последний раз поцеловав сына в лоб, он устремился из сада.

Во дворе Жильбер обнаружил сытно пообедавших Бийо и Питу, которые со всеми подробностями рассказывали аббату Берардье, как была взята Бастилия. Жильбер дал принципалу последние советы относительно Себастьена и вместе с обоими своими спутниками сел в фиакр.

XXI. Госпожа де Сталь

[135]

Когда Жильбер уселся в фиакре рядом с Бийо и напротив Питу, он был бледен, и у корней его волос блестели капельки пота. Но сгибаться под бременем какого угодно чувства было не в характере этого человека. Он откинулся в угол кареты, сжал лоб обеими руками, словно хотел подавить какую-то мысль, несколько секунд сидел неподвижно, а когда отнял руки, лицо у него было совершенно спокойное, на нем не осталось ни следа недавних огорчений.

– Так вы сказали, дорогой господин Бийо, что король дал отставку господину барону Неккеру?

– Да, господин доктор.

– И волнения в Париже в некоторой степени вызваны его опалой?

– В значительной.

– И еще вы добавили, что господин Неккер немедля покинул Версаль?

– Он получил указ за обедом и спустя час уже выехал в Брюссель.

– Где он сейчас и находится?

– Во всяком случае, должен быть.

– Вы не слышали, по дороге он где-нибудь останавливался?

– Останавливался в Сент-Уэне, чтобы попрощаться с дочерью, баронессой де Сталь.

– Госпожа де Сталь уехала вместе с ним?

– Я слышал, что он уехал только с женой.

– Кучер, – велел Жильбер, – остановитесь у первой лавки, торгующей платьем.

– Вы хотите переменить кафтан? – поинтересовался Бийо.

– Да. Этот сильно пообтерся о стены Бастилии, и притом негоже в таком наряде наносить визит дочери опального министра. Поройтесь у себя в карманах, может, у вас найдется несколько луидоров.

– Похоже, вы оставили свой кошелек в Бастилии, – улыбнулся фермер.

– Так положено по уставу: все ценности сдаются на хранение в канцелярию, – тоже с улыбкой ответил Жильбер.

– И там остаются, – добавил Бийо.

Он раскрыл кулак: на его широкой ладони лежали двадцать луидоров.

– Берите, доктор, – предложил он.

Жильбер взял десять луидоров. Через несколько минут фиакр остановился у лавки, торгующей подержанным платьем.

В ту пору покупать в них одежду было самым обычным делом.

Жильбер сменил свой перепачкавшийся о стены Бастилии кафтан на черный, совершенно чистый, того фасона, какой в Национальном собрании носили представители третьего сословия.

Цирюльник у себя в заведении и савояр, чистильщик сапог, завершили туалет доктора.