Анж Питу - Александр Дюма (1851)

Его красивых черных волос уже давно не касалась пудра; широкий, выпуклый, слегка покатый лоб говорил о знаниях и уме, об опыте и воображении. У Жильбера, как и у его учителя Руссо, надбровные дуги бросали глубокую тень на глаза, и в этой тени сверкали две горящие точки, свидетельство внутренней жизни.

Будущий автор «Коринны» сочла, что, несмотря на скромный наряд, Жильбер красив и изящен, и его изящество подчеркивают белые удлиненные кисти рук, узкие ступни, тонкие, сильные ноги.

Госпожа де Сталь несколько секунд рассматривала Жильбера.

Жильбер же воспользовался этим, чтобы отвесить чопорный поклон, напоминающий о сдержанной вежливости американских квакеров, которые свидетельствуют женщине братское, доверительное уважение, а не игривую почтительность.

Затем он тоже бросил быстрый, испытующий взгляд на эту уже ставшую знаменитой даму, умному и выразительному лицу которой так недоставало очарования; тело, полное сладострастной неги, сочеталось у нее с незначительным аляповатым лицом, какое подошло бы скорее молодому человеку, нежели женщине.

Она держала в руке ветку граната и рассеянно покусывала на ней цветы.

– Так это, сударь, вы и есть доктор Жильбер? – осведомилась баронесса.

– Да, сударыня.

– Вы так молоды и уже добились столь большой известности, если только известность эта не принадлежит вашему отцу или иному родственнику более почтенного возраста.

– Никакого другого Жильбера, кроме себя, я не знаю, сударыня. И если эта фамилия пользуется, как вы сказали, некоторой известностью, то я имею все права отнести ее к себе.

– Сударь, вы воспользовались фамилией маркиза де Лафайета, чтобы проникнуть ко мне. Маркиз действительно говорил о вас, о ваших безграничных знаниях.

Жильбер поклонился.

– О знаниях, настолько замечательных, а главное, настолько благодетельных, – продолжала баронесса, – что создается впечатление, что вы, сударь, отнюдь не заурядный химик, не простой практикующий врач, как прочие, и что вы проникли во все тайны науки о живом.

– Чувствую, сударыня, что господин маркиз де Лафайет станет уверять вас, что я чуть ли не волшебник, – с улыбкой произнес Жильбер, – а если он так говорил, то, насколько я его знаю, он достаточно умен, чтобы подтвердить свои слова.

– Действительно, сударь, он нам рассказывал, как вы неоднократно исцеляли совершенно безнадежных пациентов и на поле боя, и в американских больницах. Генерал говорил, что вы погружали их в мнимую смерть, до такой степени сходную с подлинной, что многие видящие это обманывались.

– Эта мнимая смерть, сударыня, – результат почти неизвестной науки, доверенной пока что лишь нескольким адептам, но в конце концов она станет общедоступной.

– Это месмеризм[137], да? – улыбнувшись, спросила г-жа де Сталь.

– Да, именно месмеризм.

– Вы обучались у самого Месмера?

– К сожалению, сударыня, Месмер был всего лишь учеником. Месмеризм или, вернее сказать, магнетизм – древняя наука, которая была известна египтянам и грекам. Она была утрачена в океане средневековья. Шекспир предугадал ее в «Макбете». Юрбен Грандье[138] вновь открыл ее и погиб ради этого открытия. Великим же учителем ее, моим учителем, является граф Калиостро.

– Этот шарлатан! – бросила г-жа де Сталь.

– Сударыня, сударыня, бойтесь судить как современник, а не как потомок. Этому шарлатану я обязан знанием, а мир, быть может, будет обязан свободой.

– Ну, хорошо, – с улыбкой промолвила г-жа де Сталь, – пусть я говорю как невежда, а вы со знанием предмета. Вполне возможно, что вы правы, а я ошибаюсь. Однако вернемся к вам. Почему вы так долго держались вдали от Франции? Почему не вернулись занять достойное вас место рядом с Лавуазье[139], Кабанисом, Кондорсе, Байи, Луи[140]?

Услышав последнюю фамилию, Жильбер невольно покраснел.

– Я должен был многое изучить, сударыня, чтобы иметь возможность встать рядом со столь выдающимися людьми.