Анж Питу - Александр Дюма (1851)

Народ дал отпор, и вот уже два гвардейца упали с лошадей.

Тут послышались крики: «Дорогу! Дорогу!» Это пришли люди из предместья Сент-Оноре, везя за собой три пушки, которые и выстроили в батарею перед оградой.

Дождь, к счастью, лил потоками; напрасно к фитилю подносили огонь: подмокший порох не вспыхивал.

В этот миг кто-то тихо произнес на ухо Жильберу:

– Сюда едет господин Лафайет, он уже в половине лье от дворца.

Жильберу не удалось заметить, кто сообщил ему эту весть, но, откуда бы она ни исходила, весть была добрая.

Он огляделся и заметил лошадь без всадника: она принадлежала одному из двух убитых гвардейцев.

Он вскочил в седло и галопом устремился по направлению к Парижу.

Вторая лошадь, лишившаяся хозяина, хотела поскакать следом, но не успела пробежать два десятка шагов по плацу, как ее схватили за уздечку. Жильбер решил, что кто-то разгадал его намерение и хочет его догнать. На скаку он обернулся.

Никто и не думал за ним гнаться: людей обуревал голод. Они думали о пропитании; кто-то уже заколол лошадь ножом.

Едва она упала, ее тут же раскромсали на десятки кусков.

Тем временем королю, как до того Жильберу, сообщили: приближается господин де Лафайет.

Король только что подписал для Мунье признание прав человека.

Он только что подписал для Мадлены Шамбри приказ о доставке зерна.

С этим декретом и приказом, которые, как казалось, должны были успокоить все умы, Майар, Мадлена Шамбри и множество женщин пустились в обратный путь в Париж.

На окраине Версаля они повстречали Лафайета, который рядом с Жильбером, заклинавшим его поторопиться, скакал рысью во главе национальной гвардии.

«Да здравствует король!» – закричали Майар и женщины, вздымая над головой полученные указы.

– Почему же вы говорили, что жизнь его величества в опасности? – удивился Лафайет.

– Вперед, вперед, генерал, – воскликнул Жильбер, продолжая его торопить. – Вы сами все поймете.

И Лафайет поспешил вперед.

Национальная гвардия под барабанную дробь вступила в Версаль.

При первых ударах барабана, прокатившихся по Версалю, король почувствовал, как кто-то почтительно тронул его за руку.

Он обернулся: то была Андреа.

– А, это вы, госпожа де Шарни, – сказал он. – Что делает королева?

– Государь, королева умоляет вас уехать, не дожидаясь парижан. Во главе ваших гвардейцев и солдат фландрского полка вы пробьетесь повсюду.

– Вы того же мнения, господин де Шарни? – спросил король.

– Да, государь, если вы одним броском пересечете границу, а иначе…

– Иначе?

– Иначе лучше остаться.

Король покачал головой.

Он останется – но не из храбрости, а потому что у него нет сил уехать.

Еле слышно он прошептал:

– Беглый король! Беглый король! – Потом, обратившись к Андреа, сказал: – Ступайте к королеве и скажите ей, чтобы ехала одна.

Андреа пошла исполнять поручение.

Пять минут спустя вошла королева и стала рядом с Людовиком.

– Зачем вы сюда пришли, ваше величество? – спросил король.

– Умереть с вами, государь, – ответила Мария Антуанетта.

– Вот теперь она воистину прекрасна, – прошептал Шарни.

Королева вздрогнула: она услышала эти слова.

– Я в самом деле думаю, что мне лучше было бы умереть, чем остаться в живых, – сказала она, взглянув на Шарни.

В этот миг национальная гвардия маршировала уже под самыми окнами дворца.

Стремительно вошел Жильбер.

– Государь, – сказал он королю, – вашему величеству нечего больше опасаться: господин де Лафайет внизу.

Король не любил господина де Лафайета, но не более того.

Что до королевы, то она откровенно ненавидела генерала и не скрывала своей ненависти.

Вот потому-то Жильбер и не услышал никакого отклика на свое сообщение, которое, по его мнению, должно было обрадовать их величества более, чем любое другое.