Анж Питу - Александр Дюма (1851)

– Я спрашиваю, зачем ты пришел? – повторил аббат.

– Что ж! – произнес Питу, попятившись в сторону своей каски. – Вот в чем заключается моя миссия. Разрешите мне, господин аббат, предложить ее на ваш суд.

– Зачин, – прошептал аббат.

Питу сделал еще два шага по направлению к своей каске.

Но аббат, к вящей тревоге Питу, повторил его маневр и, покуда Питу все ближе продвигался к каске, сделал тоже два шага к Питу, дабы расстояние между ними не сократилось.

– Ну что же, – повторил Питу, приободряясь по мере приближения к средству своей обороны, – солдатам никак нельзя без ружей, а у нас их нет.

– Ах, у вас нет ружей! – возликовал аббат. – У них ружей и то нет! Что это за солдаты без ружей! Да, хороши, нечего сказать!

– Но, господин аббат, – добавил Питу, делая еще два шага по направлению к каске, – когда оружия нет, следует его поискать.

– И что же? – осведомился аббат. – Вы его ищете?

Питу в это время добрался до каски, поддел ее ногой и, весь поглощенный этой операцией, промедлил с ответом.

– Вы его ищете? – повторил аббат.

Питу подобрал каску.

– Ищем, господин аббат, – сказал он.

– Где же?

– У вас, – отвечал Питу, нахлобучивая каску на голову.

– У меня? Оружие? – вскричал аббат.

– Да, ведь у вас его сколько угодно.

– А, мой музей! – воскликнул аббат. – Ты пришел разграбить мой музей. Чтобы такие мерзавцы, как ты, напялили кирасы наших старых героев! Господин Питу, я вам уже говорил недавно: вы не в своем уме. Вооружить господина Питу и его приспешников шпагами испанцев из-под Альмансы[222] и пиками швейцарцев из-под Мариньяно[223]! Ха-ха-ха!

Аббат расхохотался, и в хохоте его прозвучала такая презрительная угроза, что Питу мороз пробрал по коже.

– Нет, господин аббат, – возразил он, – речь не о швейцарских пиках и не об испанских шпагах: такое оружие нам не надобно.

– Хорошо хоть, что ты сам это признаешь.

– Нет, господин аббат, нам не это оружие требуется.

– А какое же?

– Нам нужны добрые флотские ружья, господин аббат, те добрые флотские ружья, которые я нередко чистил по вашему поручению во времена, когда имел честь изучать науки под вашим руководством, dum me Galatea tenebat[224], – с лучезарной улыбкой добавил Питу.

– И впрямь! – произнес аббат, чувствуя, как поредевшие волосы зашевелились у него на голове от улыбки Питу. – И впрямь, мои флотские ружья!

– Это единственное оружие в вашем собрании, не имеющее исторической ценности и пригодное к употреблению.

– А, – промолвил аббат, потянувшись рукой к рукояти плетки, как потянулся бы военачальник к эфесу шпаги, – а, наконец-то предатель показал свое истинное лицо.

– Господин аббат, – сказал Питу, от угрожающего тона переходя к умоляющему, – уступите нам эти тридцать флотских ружей.

– Назад! – рявкнул аббат, наступая на Питу.

– И вы прославитесь, – продолжал Питу, попятившись еще на шаг, – прославитесь как участник освобождения наших краев от угнетателей.

– Чтобы я дал врагам оружие против себя и своих друзей! – вскричал аббат. – Чтобы я отдал ружья, из которых будут стрелять в меня же!

И он выхватил из-за пояса плетку.

– Никогда! Никогда!

И он занес плетку над головой.

– Господин аббат, ваше имя пропечатают в газете господина Прюдома.

– Мое имя в газете господина Прюдома! – вскричал аббат.

– С похвальным отзывом о вашей гражданской доблести.

– Лучше позорный столб! Галеры!

– Неужели вы отказываетесь? – настаивал Питу, но уже более вяло.

– Отказываюсь и изгоняю тебя прочь.

И аббат пальцем указал Питу на дверь.

– Это произведет на людей дурное впечатление, – продолжал Питу, – вас обвинят в отсутствии патриотизма, в измене. Умоляю вас, господин аббат, не подвергайте себя такой опасности.