Анж Питу - Александр Дюма (1851)

– Итак, лейтенант и сержант, следуйте за мной, – сказал подчиненным Питу, – а все остальные ждите нас здесь. – Ответом ему было почтительное одобрение отряда. – До темноты остается еще часов шесть. Этого более чем достаточно, чтобы добраться до Виллер-Котре, уладить там наше дело и вернуться. Вперед, шагом марш! – вскричал Питу.

И штаб арамонской армии немедленно пустился в путь.

Но когда Питу перечитывал письмо, желая лишний раз убедиться, что все это счастье ему не приснилось, он заметил приписку от Жильбера:

«Почему Питу забыл написать доктору Жильберу, как поживает Себастьен?

Почему Себастьен не пишет отцу?»

XXXVI. Питу торжествует

Аббат Фортье даже не догадывался, бедняга, ни о том, какую бурю навлекает на него эта тайная дипломатия, ни о том, каким доверием пользуется у властей Анж Питу. Он хлопотал о том, чтобы доказать Себастьену, что дурное общество ведет к полной утрате добродетели и невинности, что Париж – это пучина, и сами ангелы развратились бы там, если бы подобно тем, что блуждали по дороге в Гоморру, не возвратились бы поскорее на небо; и, потрясенный посещением Анжа Питу, этого падшего ангела, он пустил в ход все красноречие, на какое был способен, чтобы убедить Себастьена остаться добрым и верным роялистом.

Поспешим уточнить, что, толкуя о добрых и верных роялистах, аббат Фортье подразумевал под этими словами далеко не то же самое, что доктор Жильбер.

Добрейший аббат упустил из виду, что, вкладывая в эти слова совершенно иной смысл, он поступает неблаговидно, поскольку своей пропагандой пытается настроить, пускай невольно, сына против отца.

Впрочем, следует признаться, что он не встретил особого сопротивления.

Странное дело! В те годы, когда дети – мягкая глина, как сказал поэт, в годы, когда в них глубоко отпечатывается все, что к ним прикасается, Себастьен уже обладал решительностью и твердостью суждений, присущими взрослому человеку.

Быть может, дело объяснялось тем, что он был сын аристократки, которая презирала плебея и гнушалась им? Или то была истинная аристократичность плебея, доходившая в докторе Жильбере до стоицизма?

Аббату Фортье было не по силам проникнуть в эту тайну; он знал, что доктор – патриот, не чуждый восторженности, и, вдохновляясь простодушным стремлением к добру, присущим духовным особам, пытался перевоспитать его сына на благо королю и господу богу.

Впрочем, Себастьен не слушал его советов, хоть и казался внимательным учеником; он грезил о тех неясных видениях, которые с некоторого времени снова стали преследовать его, появляясь под старыми деревьями в парке Виллер-Котре, когда аббат Фортье водил своих учеников в сторону Клуизовой глыбы, к Сент-Юберу или к башне Омон; он грезил об этих галлюцинациях, которые были для него второй жизнью, полной обманчивых поэтических радостей, и эта жизнь шла для него бок о бок с настоящей, проникнутой докучной прозой учения и коллежа.

Вдруг дверь на улице Суассонской отворилась от сильного толчка, и в дом вошли несколько человек.

Эти люди были мэр городка Виллер-Котре, его помощник и секретарь мэрии.

Позади маячили две жандармские шляпы, а за шляпами – головы полудюжины зевак.

Аббат встревожился и шагнул навстречу мэру.

– Что случилось, господин Лонпре? – осведомился он.

– Господин аббат, – сурово ответствовал мэр, – известен ли вам новый декрет военного министра?

– Нет, господин мэр.

– Тогда потрудитесь прочесть.

Аббат взял бумагу и стал читать.

Еще не дочитав, он побледнел.

– Так что же? – спросил он, волнуясь.

Тут Питу решил, что настал момент показаться, и приблизился к аббату; за ним шли лейтенант и сержант его отряда.

– Вот они, – провозгласил мэр.

Аббат из бледного стал багровым.

– Эти негодяи! – вскричал он. – Эти бездельники!