Анж Питу - Александр Дюма (1851)

– А вы не воспользуетесь нашим уходом, чтобы исправить все повреждения? – спросил Бийо.

– Если капитуляция будет отвергнута, вы найдете все, как было: я у этих ворот, вы у тех ворот.

– И даете слово?

– Слово дворянина.

Кое-кто недоверчиво покачал головой.

– Слово дворянина! – повторил Делоне. – Кто-нибудь из вас сомневается в слове дворянина?

– Нет! Нет! Никто! – закричали полтысячи голосов.

– Принесите мне бумагу, перо и чернила.

В мгновение ока приказ коменданта был выполнен.

– Отлично! – бросил Делоне и повернулся к осаждающим: – А теперь убирайтесь отсюда.

Бийо, Юлен и Эли подали пример, уйдя первыми.

За ними последовали остальные.

Делоне отложил фитиль и стал писать на колене условия капитуляции.

Солдаты инвалидной команды и швейцарцы, понимая, что дело идет об их спасении, в молчании, с почтительным страхом, наблюдали за комендантом.

Прежде чем поднести перо к бумаге, Делоне оглянулся. Оба двора были пусты.

Через секунду на площади стало известно, что произошло в крепости.

Толпа, по выражению г-на де Лома, росла словно из-под земли. Сейчас Бастилию окружало не менее ста тысяч человек.

Причем это уже были не только рабочие, но граждане всех сословий. И не только мужчины, но и дети, и старики.

По площади, переходя от группы к группе, бродили заплаканные женщины с растрепанными волосами; ломая руки, они посылали каменному исполину безнадежные проклятия.

То были матери и жены, чьих сыновей и мужей убила Бастилия.

Но уже несколько минут Бастилия безмолвствовала, из нее не вырывались ни пламя, ни дым. Бастилия словно угасла. Она была нема как могила.

Бессмысленно было бы попытаться сосчитать все отметины от пуль на ее стенах. Каждому хотелось послать выстрел в это гранитное чудище, зримый символ тирании.

И все же, когда стало известно, что страшная Бастилия вот-вот капитулирует, что комендант готов сдать ее, никто не хотел этому верить.

Люди молча недоверчиво ждали, не решаясь еще поздравлять друг друга, и вдруг увидели: из одной бойницы протягивают на острие шпаги какое-то послание.

Однако между этим посланием и осаждающими был широкий и глубокий ров, полный воды.

Бийо потребовал доску; три из принесенных оказались коротки и не доставали до противоположного края. И только четвертую удалось перекинуть через ров.

Бийо подправил ее и без колебаний смело ступил на этот качающийся мосток.

Толпа затаила дыхание; все, не отрываясь, следили за человеком, как бы повисшим надо рвом, над стоячей водой, подобной воде Коцита[129]. Питу внезапно почувствовал слабость, опустился на землю и спрятал лицо в колени.

Он плакал, мужество оставило его.

Бийо уже прошел две трети пути, но вдруг доска качнулась под ним, он раскинул руки, упал и исчез во рву.

Питу хрипло вскрикнул и, подобно тому как ньюфаундленд следом за хозяином бросается в воду, прыгнул в ров.

Тут же на доску, с которой сорвался Бийо, ступил человек.

Без малейших колебаний он пошел по ней. Это был Станислас Майар, письмоводитель из Шатле.

Дойдя до того места, где барахтались в грязной воде Бийо и Питу, он глянул вниз, но, увидев, что они целы и невредимы добрались до берега, продолжил путь.

Через полминуты он был уже на другой стороне рва и снял со шпаги протянутую бумагу.

Так же спокойно, той же твердой поступью он возвратился по доске обратно.

Но когда народ сгрудился вокруг него, чтобы прочесть текст капитуляции, раздался грохот выстрела, и из бойниц обрушился град пуль.

Из каждой груди исторгся вопль, но этот вопль был из тех, что призывает народ к отмщению.

– Вот что значит доверять тиранам! – вскричал Гоншон.

Забыв про капитуляцию, забыв про порох, не думая ни о себе, ни об узниках, не помня ни о чем, кроме мести, уже не сотни, а тысячи бросились в крепость.