Анж Питу - Александр Дюма (1851)

Едва они въехали туда, как их встретила картечь; пули с пронзительным свистом впивались в деревянные борта и колеса тележек, попадали в солому, но из осаждающих никто не пострадал.

Сразу же после залпа во двор ворвались сотни три стрелков и, укрываясь за тележками, расположились под полотнищем моста.

Бийо же достал из кармана кремень, трут, насыпал щепотку пороха на листок бумаги и высек искру.

Порох поджег бумагу, бумага зажгла солому.

Каждый схватил по соломенному жгуту, и все четыре повозки разом вспыхнули.

Чтобы погасить огонь, осажденным надо было выйти, а выйдя, они обрекали себя на верную смерть.

Пламя достигло полотнища моста, впилось в него жгучими зубами, смеясь, побежало по дереву.

Крик радости раздался во дворе, ему ответила вся Сент-Антуанская площадь. Там увидели, как над башнями поднялся дым, и догадались: произошло нечто гибельное для осажденных.

И действительно, раскалившиеся цепи сорвались с балок. Дымясь и разбрасывая искры, полусгоревший, простреленный мост упал.

Подбежали пожарные с насосами. Комендант приказал открыть огонь, но инвалиды отказались наотрез.

Приказу подчинились только швейцарцы. Но швейцарцы не были артиллеристами, так что пушки пустить в ход не удалось.

Зато французские гвардейцы, видя, что артиллерийский огонь из крепости прекратился, выкатили свою пушку на боевую позицию, и уже третье ядро разбило решетку.

Комендант как раз поднялся на верх башни взглянуть, не идет ли обещанная подмога, и вдруг все заволокло дымом. Он немедленно сбежал вниз и приказал артиллеристам открыть огонь.

Отказ инвалидов привел его в ярость. Когда же была разбита решетка, он понял: все кончено.

Господин Делоне чувствовал, что его ненавидят. Он догадывался: спасения для него нет. И все время, пока шло сражение, он таил мысль, что в крайнем случае погребет себя под развалинами Бастилии.

И вот, осознав, что всякое сопротивление бессмысленно, Делоне вырвал из рук артиллериста фитиль и бросился к пороховому погребу.

– Порох! Порох! – с ужасом закричали человек двадцать.

Все видели у коменданта горящий фитиль. Намерения его были очевидны. Двое солдат рванулись наперерез ему и уперлись штыками в грудь в тот самый миг, когда он открыл дверь погреба.

– Вы можете меня убить, – сказал им Делоне, – но не настолько быстро, чтобы я не успел бросить фитиль на бочки с порохом, а тогда все – и осажденные, и осаждающие – взлетят в небо.

Оба солдата замерли. Штыки все так же упирались в грудь Делоне, но он все равно оставался хозяином положения: солдаты понимали, что жизнь всех находится в его руках. И в первом дворе тоже замерли. Осаждающие почувствовали, что в крепости происходит что-то непонятное, стали приглядываться и увидели, чем угрожает комендант.

– Слушайте! – крикнул Делоне. – В моих руках ваша смерть, и если хоть один из вас попробует вступить в этот двор, я брошу фитиль в пороховой погреб.

Тем, кто услышал его слова, почудилось, будто земля задрожала у них под ногами.

– Чего вы хотите? Чего требуете? – раздалось несколько голосов, в которых чувствовался страх.

– Капитуляции, и капитуляции почетной.

Осаждающие не приняли всерьез слов Делоне, они сочли их актом отчаяния и хотели войти. Бийо был во главе их. Но вдруг он вздрогнул и побледнел, вспомнив про доктора Жильбера.

О себе Бийо не думал, ему было безразлично, что Бастилия взорвется и вместе с нею погибнет он, но доктор Жильбер во что бы то ни стало должен остаться жить.

– Остановитесь! – закричал Бийо, становясь на пути Юлена и Эли. – Остановитесь во имя узников!

И эти люди, не боявшиеся погибнуть, побледнели, замерли и отступили.

– Чего вы хотите? – задали они коменданту вопрос, который уже задавал ему гарнизон.

– Чтобы все ушли, – ответил Делоне. – Я не соглашусь ни на какое предложение, пока во дворах Бастилии будет находиться хотя бы один посторонний.