Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Этот «хиви» был одним из 11 русских военнопленных, набранных в конце ноября 1941 года в лагере в Новоалександровке для работ в немецкой армии. Восьмерых немцы пристрелили еще в пути – те были до крайности истощены и уже не могли идти. Этот солдат остался жив и был прикреплен к полевой кухне пехотного полка, стал чистить там картошку. Потом его перевели на конюшню, поручили ухаживать за лошадьми. В частях, которые использовались для борьбы с партизанами и карательных действий в тылу, служило немало украинцев и русских, а Гитлеру была ненавистна сама мысль о том, что славяне – эти Untermenschen[426] – носят форму немецкой армии, поэтому такие формирования тоже стали называть казацкими. Очевидно, казаки считались в Третьем рейхе расово полноценными, хоть и не являлись нацией. В этом проявлялось фундаментальное разногласие идеологов нацизма, одержимых идеей полного покорения славян, и профессиональных военных, считавших, что единственным правильным путем было выступить освободителями России от коммунистов. Еще осенью 1941 года немецкая разведка пришла к выводу, что вермахт сможет одержать победу над СССР только в том случае, если вторжению будет сопутствовать новая гражданская война.

Тех, кого щедрыми посулами удалось заманить добровольцами из лагерей военнопленных, вскоре ждало разочарование. Один из них на допросе рассказал о нескольких «хиви», с которыми встретился в деревне, куда пошел за водой. Это были украинцы, перебежавшие к немцам в надежде на то, что их отпустят к семьям. «Мы поверили листовкам, – сетовали они. – Хотели вернуться домой, к своим женам».[427] Вместо этого их одели в немецкую форму и отправили проходить обучение под руководством немецких офицеров. Дисциплина была жесткой. Расстреливали за малейшую провинность, которой считалось даже отставание на марше. Вскоре их должны были отправить на передовую. «Значит, вы будете убивать своих?» – задал он украинцам вопрос. «А что нам остается делать? Если мы вернемся к своим, нас расстреляют как предателей, а если откажемся воевать за немцев, тоже расстреляют, теперь уже они».

На передовой большинство немцев к «хиви» относились неплохо. Иногда между ними возникало даже что-то похожее на боевое братство. Артиллеристы из противотанкового батальона 22-й танковой дивизии, расположенной к западу от Дона, поручали своему «хиви», которого, естественно, называли «иваном», охранять орудия, пока сами ходили в деревню за выпивкой. Однажды им пришлось бегом возвращаться к «ивану» на выручку, потому что группа румынских солдат, узнав, что русский остался один, хотела пристрелить его.[428]

Безусловно, советское руководство не могла не выводить из себя мысль о том, что бывшие красноармейцы служат в вермахте. Работа особых отделов была признана неудовлетворительной. Политуправление Сталинградского фронта и органы НКВД получили указание всеми силами препятствовать проникновению перебежчиков в расположение советских частей с целью сбора сведений об их численности и боеспособности. «На некоторых участках фронта, – говорилось в донесении Щербакову, – были случаи, что бывшие русские надевали форму солдат Красной армии и проникали на наши позиции с разведывательными целями, а также для того, чтобы похищать офицеров и солдат для допросов».[429] На участке обороны 38-й стрелковой дивизии (64-я армия) в ночь на 22 сентября патруль наткнулся на немецких разведчиков. Красноармейцы доложили своему командиру, что вместе с немцами был по крайней мере один бывший советский военнослужащий.

На протяжении следующих трех лет это определение «бывший советский военнослужащий» для сотен тысяч людей означало смертный приговор. По указанию Сталина Смерш стал уделять вопросам «измены Родине» особое внимание, но о случаях предательства в годы Великой Отечественной войны советский пропагандистский рупор молчал.

Глава 12

Крепость из камня и стали