Сталинград - Энтони Бивор (1998)

С другой стороны, в особых отделах были потрясены тем, как много русских перешло к противнику под Сталинградом. Теперь «хиви» не только выполняли вспомогательные функции, они с оружием в руках сражались на передовой. Немецкие источники свидетельствуют о том, что значительное число солдат в дивизиях 6-й армии пришлось на этих добровольцев. Многие офицеры свидетельствовали об их отваге и стойкости в бою. «Особенно храбро воевали татары, – говорил впоследствии офицер, соединение которого держало оборону в промышленном районе Сталинграда. – Они использовали трофейное русское противотанковое оружие и гордились каждым подбитым советским танком. Эти ребята воевали фантастически».[840] В ударной группе полковника Мэдера, действовавшей на самом южном крыле «котла», созданной из остатков двух гренадерских полков 297-й пехотной дивизии, было почти 800 «русских, желающих воевать», – чуть меньше половины всего личного состава. Им доверяли выполнение самых ответственных задач. В пулеметной роте сражались 20 украинцев, и все они «проявили себя очень хорошо».[841]

Второй, наряду с голодом, главной проблемой окруженной группировки оставалась нехватка боеприпасов. Девять полевых орудий группы Мэдера получали в среднем по полтора снаряда в день…

Операция «Кольцо» началась рано утром 10 января. Когда по радио прозвучал приказ «Огонь!», Рокоссовский и Воронов находились на командном пункте 65-й армии. По берлинскому времени было 6:05. Загрохотали пушки, завыли реактивные снаряды «катюш». На протяжении 45 минут семь тысяч артиллерийских орудий и минометов поливали немецкие позиции свинцом. Впоследствии Воронов назвал этот оглушительный гул нескончаемыми раскатами грома.[842]

Над заснеженной степью взметнулись черные фонтаны разрывов. Очень скоро белая равнина оказалась изуродована множеством воронок. Артобстрел был таким сильным, что полковник Игнатов, офицер-артиллерист, с мрачным удовлетворением заметил: «После такого светопреставления выбор невелик: остается или тронуться рассудком, или умереть».[843] Генерал Эдлер фон Даниэльс в письме к жене описал все это, несомненно, рисуясь, как «весьма беспокойное воскресенье».[844] Однако на передовой гренадерам его дивизии было не до рисовки – их подготовленные наспех позиции оказались малопригодными для того, чтобы выдержать сильный удар. «Запасы снарядов у противника огромны… – писал командир полка. – На нашу долю никогда не выпадало такого сильного обстрела».[845]

Юго-восточный выступ «котла», так называемый мариновский «нос», обороняемый 44-й пехотной и 29-й и 3-й мотопехотными дивизиями, в самый последний момент укрепили частью 376-й пехотной. Все полки этих дивизий были обескровлены. 44-ю пехотную дивизию пришлось усиливать артиллеристами и даже представителями строительных батальонов. На данный участок обороны спешно перебросили несколько танков и тяжелых орудий. За позициями саперного батальона стояли два самоходных штурмовых орудия и 88-миллиметровая зенитная пушка. Сразу после начала артобстрела саперы с ужасом увидели, как снаряд в щепки разнес блиндаж штаба их батальона. «Никто не спасся»,[846] – свидетельствует один из очевидцев тех страшных боев. «Целый час сотня орудий разных калибров и “сталинских орга́нов” вела огонь, – писал впоследствии лейтенант той же дивизии. – Блиндаж непрерывно содрогался от разрывов. Затем большевики пошли в атаку. Их было много, очень много… На нас накатили три волны солдат. Они шли под красными знаменами. Через каждые пятьдесят-сто метров двигался танк».[847]