Смотреть и видеть - Эми Герман (2015)

Латрис Барнс сидит на полу церкви, потому что она переполнена счастьем. Возможно, плачет, но это слезы радости и надежды, а не отчаяния или страдания.

Мы не должны знать больше, чем можем увидеть, но нам нужно видеть все, что можем. Наш отчет не должен включать предположения или неверные сведения, которые могли бы ввести в заблуждение других людей.

Давайте попробуем с еще одной фотографией (рис. 45). На этот раз я хочу, чтобы вы описали ее только в четырех словах. Думаете, четыре слова – слишком мало? Напрасно. Журналисту New York Times, придумавшему подпись к этой фотографии, их хватило. Если это может сделать репортер, и вы можете!

Вы использовали какие-либо из следующих слов: «подростки», «сидеть», «сутулиться», «улыбаться», «шлепанцы», «пять»? Отлично! Я слышала «лето», но это может быть не по сезону теплый весенний или осенний день; «теплый» – более точно. Надеюсь, вы не включили такие допущения, как «Нью-Йорк», «флирт» или «семья». Мне довелось слышать разные ответы: «подростки на шлепанцевой вечеринке», «подростки наслаждаются теплой погодой» и остроумно, но не очень описательно «четыре подростка и пятый лишний».

Настоящая подпись к этой фотографии тоже состояла из четырех слов и потрясла меня до глубины души. «Подростковое лето, постная версия».

Что? Прочитав сопровождающий рассказ, я поняла, что к чему. На фотографии запечатлены пять подростков, которые соблюдали Рамадан – месяц, во время которого мусульмане постятся от рассвета до заката. В статье говорилось, что для экономии энергии во время Рамадана многие молодые люди носят шлепанцы, чтобы не было соблазна заниматься спортом. Заголовок был блестящий: корректный, объективный и провокационный. Он заставил меня прочитать статью (главная цель заголовков в газете) и изменить свои предположения. И все из-за четырех коротких слов.

Не позволяйте плохой краске высохнуть

Несмотря на подготовку и редактирование, художники не всегда довольны законченной работой. Когда они понимают, что какая-то деталь не работает – шляпа слишком велика, рука лежит косо, выброшенный на берег кит не очень аппетитно смотрится на морском пейзаже, который повесят в столовой[290], – они не оставляют так, как есть, а исправляют и переделывают. Данный процесс происходит в мире искусства так часто, что ему даже придумали пафосное название: пентименто (по-итальянски «раскаяние»). Погрешности закрашивают или соскребают, причем делают это как можно быстрее, иначе они останутся навсегда.

Пытаясь сделать себе имя во Франции, Джон Сингер Сарджент убедил светскую львицу Виржини Амели Готро позировать для него. Как и весь Париж, он был очарован ее бледной, матовой кожей и «непередаваемой красотой»[291]. Впервые портрет (рис. 46) был выставлен в Парижском салоне в 1884 году и немедленно стал причиной скандала из-за полуспущенной правой бретельки платья – намек на чувственность, неприемлемую для замужней женщины. В первый же день выставки мать Готро потребовала, чтобы картину убрали. «Моя дочь погибла! – плакала она. – Все в Париже смеются над ней!»[292]

Боясь, что семья уничтожит портрет, Сарджент отнес его в мастерскую и переписал бретельку, подняв ее на плечо (рис. 47). Поздно! Его карьера во Франции была закончена. Сарджент надеялся, что модель будет вдохновлена его работой и заплатит ему за работу больше, чем обычно, но он ошибался. Семья Готро и остальной Париж не желали иметь с ним ничего общего. Он перебрался в Лондон и сообщил друзьям, что подумывает вообще отказаться от живописи[293]. До 1916 года Сарджент хранил портрет в своей студии; в 1916 году – через год после смерти Готро – он продал его Метрополитен-музею при условии, что картина будет переименована, дабы исключить любые намеки на личность модели. Тридцать лет спустя «Портрет мадам Х» наконец получил одобрение критиков и общественности, которое заслуживал.