Сердце смертного - Робин Ла Фиверс

— Да, — тихо говорю я. — Конечно, помню. Мы потеряли четырех любимых монахинь.

Она берет нож и начинает точить острие перa. Я хочу встряхнуть ее и кричать, чтобы она остановилась. Вместо этого крепко сжимаю руки и жду, что произойдет дальше.

— А помнишь, как за пару дней до этого мы с тобой вышли на прогулку и принесли с собой закуску?

Пустота в животе теперь превращается в тошнотворнoe бурление.

— Конечно, помню, — отвечаю. Это была одна из редких специальных экскурсий с сестрой Этьенной, которые нам позволяла Дракониха.

Наконец она поднимает взгляд от пера, пронзая меня своими холодными голубыми глазами.

— Ты помнишь, что еще мы делали в тот день, кроме прогулки по острову и пикника?

— Мы собирали грибы, — шепчу я.

Она ставит нож и перо вниз и складывает руки перед собой: — Точно.

Страх начинает проникать в мои кости.

— Но вы сказали, что они были безопасными!

Она наклоняет голову к плечу:

— Я так сказала?

— Конечно, вы сказали, иначе я бы никогда их не трогала!

— Странно. Я не помню этот разговор.

Она наклоняется вперед, лицо торжествует победой.

— Именно ты, Аннит, ты выбрала грибы, которые убили монахинь в тот день.

Осознание врезается в меня как таран.

— Но... но если вы знали, почему вы не выбросили их?

— Я должна была что-то сделать, чтобы спасти тебя от этой женщины. Она собиралась убить тебя. А ты — послушная, одурманенная овца, в которую она тебя превратила, — ты просто собиралась позволить ей.

Мой разум шатается. Мне казалось, узнать, что я не дочь Мортейна — безусловно, худший шок в моей жизни, но по сравнению с этим он меркнет.

— И вы позволили сестре Магделене взять на себя вину за это?

— Сестра Магделена была старой, она пережила свое время. К тому же, боюсь, она начала подозревать.

Новая волна озарения обрушивается на меня.

— Это вы сделали что-то, от чего сестра Вередa заболела?

Мгновение она просто смотрит на меня, затем кивает.

— Да, — eе голос смягчается. — Но я теперь — стреляный воробей и научилась действовать тоньше. Я только ослабила ее, а не убила. Вередa тоже начала подвергать сомнению некоторые вещи. Вещи, которые не понимала. И у меня были приказы, приказы, которые не могли прийти от нее.

— Крунар шантажировал вас.

Голос аббатисы остается ровным и жестким, как и ее глаза:

— Да. Крунар угрожал, что если я не помогу ему, он выдаст меня. Он не знал о тебе. Я постаралась скрыть это от него. — Она роняет голову на руки. Когда она вновь поднимает голову, ее лицо становится мягким, умоляющим. — Разве ты не понимаешь, милая? Вот почему я собиралась сделать так, чтобы ты была провидицей. Вместе мы могли бы решать, что лучше для монастыря и страны, и мы могли бы направить других на выполнение этих планов.

— Вы думали когда-нибудь рассказать мне правду? — Сила этого второго предательства почти сбивает с ног. Я понимаю, почему отчаявшаяся молодая мать может нуждаться в убежище. Но это... это — совершить убийство, а теперь, годы спустя, повесить его на меня — перевернуло весь мой мир с ног на голову. — Как вы собирались заставить меня видеть то, что хотите?

— Ты всегда былa покорнa и послушнa. По крайней мере, до прибытия Сибеллы. Ты как чувствовала, что окружающие хотели или в чем нуждались, и была счастлива помочь им. Я просто собиралась позволить тебе продолжить этот курс. И помогать тебе истолковывать видения, прочитывать знаки в предзнаменованиях.

— Вот почему вы так скоро отослали Сибеллу!

— Сибелла портила тебя. Оскверняла твою невинность и препятствовала нашему сотрудничеству. Она также портила Исмэй, — добавляет она, наморщив лоб в запоздалой мысли.

— Она была моим другом. И вашей священной обязанностью, а вы предали ее ради собственных целей.

Настоятельница поднимает плечи холодным, бесчувственным жестом.