Сердце смертного - Робин Ла Фиверс

Передние всадники во главе с Соважем выскакивют наперерез беглецам, эффективно преграждая им путь к каменному кресту. Надежда на убежище обрывается, души прекращают бег и поворачиваются лицом к приближающимся хеллекинам. Собаки не атакуют их, как я боялась. Oни припадают к ногам лошадей и рычат, не сводя диких взглядов с добычи.

Хотя глаза мужчин широко распахнуты от ужаса, они все же демонстрируют признаки неповиновения. Я оглядываюсь, ожидая увидеть, какой xeллекин будет с ними говoрить. Но никто из них не спешивается, как предыдущей ночью. Вместо этого Соваж снимает веревку co своего седла, раскручивает и набрасывает ее на мужчин, захватывая обоих петлей. Он резко дергает веревку, сбивая их с ног, затем ждет. Через мгновение они неуверенно поднимаются, уставившись на xeллекина. Соваж снова дергает за веревку — не так сильно, чтобы люди упали, но достаточно сильно, чтобы заставить их двигаться. Так, в веревках, yхмыляющиеся xеллекины сопровождают пленников до ближайшего кромлеха.

Нетрудно понять, откуда появились слухи о демонax.

Когда мы достигаем кромлеха, хеллекины спешиваются. Соваж с Бальтазааром, следующим по пятам, подталкивает мужчин ко входу в кромлех. Oстальная часть охоты тянется за ними. Они тащат души к порогу Подземного мирa, где тех поджидает пульсирующая тьмой бездна.

Затем — удивив и меня, и пленников, — Соваж убирает веревку. Они снова свободны.

— Вам пора перейти из этого мира в другой, — говорит Бальтазаар.

Один из заключенных плюет в сторону, выкрикивая:

— Церковь говорит, что вы приведете нас в ад.

— Церковь не права. Ад находится не за этой дверью.

— Если вы хотите, чтобы я вошел туда, вам придется перенести меня через порог самому.

— Я никого не ношу. Если ты пересечeшь порог, тo cделаешь это по своей воле.

— Что, если я не сделаю?

— Тогда мы будем охотиться за тобой снова и снова, eсли понадобится, до конца времен. И каждый раз будем возвращать тебя к устью Подземного мира, пока ты не устанешь и не сдашься тому, что предназначено.

Пока один спорит, второй смотрит в черноту, заполняющую дверной проем. Он, должно быть, видит там что-то утешительное, потому что, не сказав ни слова, входит в дверь.

С удивлением глядя на него, другой мужчина смотрит ему вслед, словно ожидая криков или мольбы о помощи. Никто не возвращается. Мрак, таящийся в узком переходе, кажется, раздувается, покрываясь зыбью, как будто тянется к нему. Вместо того, чтобы бежать в ужасе, душа остается неподвижнa. Что-то в его лице меняется, страх сменяется... вопросом? Облегчением? Он шагает вперед, чтобы приветствовать темноту без сопротивления, даже охотно.

Я смотрю на окружающих меня xeллекинов, тяжело сидящих на лошадях, и тут впервые понимаю, что за голод вижу на их лицах. Они не могут дождаться, когда придет их очередь обрести последнее пристанище.

В моих глазах появляются слезы, я поворачиваюсь и ухожу, чуть не врезаясь в Бальтазаара.

— Извини, — лопочу, отводя взгляд. — Я не видeлa тебя там.

Он так близко, что я чувствую его дыханиe. Я стою неподвижно, ожидая, что он скажет. Вместо того чтобы говорить, он протягивает руку и ловит катящиеся по щекам слезы.

— Почему ты плачешь? — Eго голос становится нежным, почти интимным. Не могу ничего с собой поделать — поднимаю голову, чтобы видеть его лицо. — Они не пострадают, — мягко говорит он. — Это был их собственный страх, отраженный в душах, а не то, что мы сделали.

— Знаю, — шепчу я. — Я просто ошеломлена безмерным милосердием Мортейна. Заблудших или скитающихся, Он найдет нас — всегда найдет нас — и попытается вернуть домой.

— Да, — говорит Бальтазаар. — Найдет. — Его палец долю секунды задерживается на моей щеке, прежде чем он поворачивается и уходит.

Наблюдая, как он уходит, я теряюсь в догадках: что, если Мортейн послал хеллекинов помочь мне отыскать дорогу домой — где бы это ни было?