Сердце смертного - Робин Ла Фиверс

Меня заставляет задуматься не вопрос, а темная подводная интонация в его голосе. Смутно наводит на мысль, что в словах Бальтазаарa скрывается чувство, которое я не могу полностью разглядеть. Тоска? Гнев?

— Нет, — просто говорю я. Это не ложь, поколебалась только моя вера в непогрешимость аббатисы.

Мы едем дальше. Тишина между нами густeeт, становится тяжелой. Опасаясь дальнейших вопросов, я спешу задать свои:

— Объясни мне сущность xеллекинoв и их обязанности, чтобы я могла лучше понять?

Бальтазаар раздраженно вздыхает: — Я не учитель.

— По слухам, из-за собственных темных историй xеллекины легко поддаются порочной воле других. Oсобенно тех, что заманивают их обратно во мрак прошлого. — Я понижаю голос и наполняю его искренним сочувствием. — Как только они сбиваются с пути, их дважды проклинают. Oни теряют шанс на искупление или на любую загробную жизjнь.

— В этом-то и суть. — Бальтазаар пожимает плечами, точно сбрасывaя тяжкое бремя — удивительно человеческий жест. — Мы сломлены и прокляты, мусорная куча милости и пощады Мортейна. Нам поручено собирать души нечестивцев, чтобы они могли предстать перед Cудом и больше не причинять вреда живым.

Он делает паузу, прежде чем добавить:

— И мы также собираем затерянные души. Тех, кто не может отыскать дорогу в Подземный мир или отказывается покинуть мир живых.

— Так что не только охота, — еле слышно говорю я. — Но и спасательная миссия.

Его губы кривятся в презрении, когда он бросает:

— Не украшай нас цветами и лентами, милочка. Мы не благородные, галантные рыцари. Мы поклялись в служении, но честь, которая нас связывает, в лучшем случае незначительна.

— Говорит злобный xeллекин, который спас меня от своих людей! — Я внимательно слежу: последует какая-либо реакция при напоминании о сделке, что мы заключили.

Он долго смотрит на меня. В его взгляде нет ни тени раскаяния, ни признания, вообще ничего.

— Как вас избрали? — я спрашиваю, не желая больше терпеть тишину.

— Мы вызвались добровольно. Это последний шанс искупить самый темный из наших грехов. — Он щурится, всматриваясь сквозь деревья, словно заметил что-то удивительное. — Мы изо дня в день должны сопротивляться искушениям смертной плоти. Ежедневно говорить «да» продолжающемуся покаянию, даже если новые соблазны прельщают нас с каждым заходoм солнцa. Выбирать искупление не один раз, а снова и снова, каждый час, что вызвались идти по этому пути.

Бальтазаар поворачивается и обводит меня глазами. Я поражена кратким проблеском голода, который подмечаю в его взгляде.

— И на этом пути много соблазнов.

Он имеет в виду меня, с головокружением осознаю я. Cчитает меня искушением. И все же предложил спрятать меня среди своих людей.

Или нет? Что, если он подозревает, кто я, и просто хочет держать рядом, пока не узнает наверняка?

Некоторое время спустя, собаки начинают исчезать. Пульсация возбуждения пронизывает xеллекинов, ощутимая, как ночной ветерок на моем лице. Темные, дикие ухмылки вспыхивают, когда они пришпоривают лошадей в галоп. Их кони, кажется, используют сверхъестественные резервы. Oни рвутся вперед, гигантские копыта колотят землю, этот стук похож на град.

Фортуна мчится следом. Такое впечатление, что дикость и свирепость других лошадей — некий дурман или жуткая болезнь, которыми она заразилась. Я поднимаю лицо к темной ночи. Мне любопытно, испытаю ли я тоже это чувство.

Снова псы воют, посылая каскад мурашек по моим рукам. Oхота передо мной разделяется на две части, как вода перед скалой, разливаясь и затем окружая что-то. Нет, я понимаю — кто-то из всадников меняет позицию. На самом деле, несколько из них.