Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

— Мы устроим бездымный лагерь на укрытом от него склоне последнего хребта, спускающегося к Вольтурну, и будем ждать, держась очень тихо, — ответил Сулла. — Я хотел бы ударить, когда Мутил будет готов выйти. Он должен скоро выйти — или же проиграет войну без битвы. Если бы это был Силон, тот мог бы выбрать такой исход. Но Мутил? Он самнит. И ненавидит нас.

Шесть дней спустя Мутил решил двинуться. Сулла не мог знать, что вождь самнитов получил уже известие об ужасной битве под Ларином между Гаем Косконием и Марием Эгнацием. Хотя Мутил и держал свою армию в бездействии, он не позволял Косконию использовать Северную Апулию как плацдарм. Он послал большую и опытную армию самнитов и френтанов под командованием Мария Эгнация, чтобы сдержать Коскония. Но маленькая римская армия, находясь в состоянии боевой готовности и полностью доверяя своему командующему, привыкла считать себя непобедимой. Марий Эгнаций потерпел поражение и погиб на поле боя вместе с большинством своих солдат. Для Мутила эта новость была ужасной.

С наступлением рассвета четыре легиона Суллы вышли из-за скрывавшего их гребня и напали на Мутила. Захваченный в самый неудачный момент — когда его лагерь был наполовину снят, а войска находились в беспорядке, — Мутил не имел никаких шансов. Тяжело раненный, он с остатками своих войск бежал в Эзернию и заперся там. Снова осажденный, город приготовился защищаться. Только теперь римляне были вокруг него, а самниты внутри.

В то время как Сулла управлялся с последствиями учиненного им разгрома, ему передали письмо, в котором Косконий лично сообщал о победе над Марием Эгнацием, и это очень обрадовало Суллу. Теперь не имело значения, сколько еще осталось очагов сопротивления. Война была окончена. И Мутил знал об этом вот уже шестьдесят дней.

Оставив несколько когорт возле Эзернии под командованием Лукулла, чтобы держать Мутила взаперти, Сулла двинулся к древней самнитской столице — Бовиану. Это был превосходно укрепленный город, обладавший тремя отдельными цитаделями, соединенными мощными стенами. Каждая из цитаделей была обращена в определенном направлении таким образом, чтобы наблюдать за любой из трех дорог, при пересечении которых находился Бовиан, считавшийся неприступным.

— Знаете, — сказал Сулла Метеллу Пию и Гортензию, — я всегда отмечал одну особенность Гая Мария: он никогда не любил брать города. Для него не было ничего важнее генерального сражения, в то время как я считаю взятие городов увлекательным занятием. Если вы посмотрите на Бовиан, то решите, будто он неприступен. Но не впадайте в ошибку — он падет сегодня же.

Сулла сдержал слово. Он заставил город поверить, что вся его армия находится у ворот цитадели, обращенной на дорогу к Эзернии; тем временем один легион проскользнул через холмы и атаковал цитадель, смотрящую на юг, в сторону Сепиния. Когда Сулла увидел огромный столб дыма, поднимающийся от Сепинских ворот — заранее условленный сигнал, — он атаковал Эзернийские ворота. Менее чем через три часа Бовиан сдался.

Сулла не стал разбивать лагерь, а вместо этого разместил своих солдат в Бовиане. Он использовал город как базу, пока прочесывал местность, чтобы убедиться, что Южный Самний должным образом усмирен и не способен поставлять повстанцам свежие войска.

Затем, оставив Эзернию осажденной свежими войсками, присланными из Капуи, и снова объединив свои четыре легиона, Сулла встретился с Гаем Косконием. Это случилось в конце сентября.

— Восток теперь твой, Гай Косконий, — сказал Сулла весело. — Я хочу, чтобы Аппиева и Минуциева дороги были полностью очищены. Пусть Бовиан останется твоей ставкой, гарнизон там превосходный. И будь столь же безжалостным, сколь милосердным, когда посчитаешь необходимым. Самое главное — держать Мутила взаперти и не допускать к нему никаких подкреплений.

— Как идут дела к северу от нас? — спросил Косконий, до которого фактически не доходили новости после его отплытия из Путеол.